Невероятное влечение - Джойс Бренда

Александра почувствовала, как от мгновенно накатившей слабости подкашиваются колени. Они никогда не разговаривали прежде, но сомнений не оставалось: к ней приехала вдовствующая герцогиня Клервудская. Александра видела ее на балу в Херрингтон‑Холл.

Джулия Маубрей плавно скользнула к ней, улыбнувшись:

— Добрый день, мисс Болтон. Полагаю, вы можете счесть меня излишне дерзкой, но я решила, что мы должны встретиться.

Александра сжала сумки, опасаясь, что они вот‑вот выпадут из ослабевших рук. Что матери Стивена от нее понадобилось? К горлу подступила тошнота.

— Ваша светлость, — еле слышно пробормотала она.

— Мы можем пройти наверх? Мистер Шумахер обещал прислать нам чай, — улыбнулась герцогиня.

Александра перехватила взгляд Джулии и поняла, что та смотрит тепло, дружелюбно. Чего же она хотела?

Александра лихорадочно пыталась найти объяснение тому, что могло привести вдовствующую герцогиню в эту лондонскую трущобу, но ничего разумного на ум не приходило. Она заставила себя улыбнуться в ответ.

— Боюсь, мои условия оставляют желать лучшего, ваша светлость. Не думаю, что вам будет комфортно.

— В вашей комнате ведь есть пара стульев? — Герцогиня не стала дожидаться ответа. — Я так и думала. Пойдемте же наверх! Вам едва ли удастся отвязаться от меня, тем более что я протряслась в пути целый час, прежде чем нашла жилье, которое вы сняли.

Александра втянула воздух ртом, пережидая новый приступ тошноты. Она пошла впереди, показывая гостье дорогу. Наверху Александра поставила сумки на пол и отперла дверь. Пригласив Джулию Маубрей войти, она украдкой бросила взгляд на нежданную гостью.

Герцогиня нахмурилась, стоило ей оглядеть маленькую, опрятную, но унылую комнатушку. И все же, заметив, что Александра смотрит на нее, герцогиня улыбнулась.

— Вы — очень храбрая, моя дорогая, — сердечно сказала она. — И вы не можете оставаться здесь.

Александра поставила сумки на стол и обернулась к гостье, затаив дыхание:

— Боюсь, мне больше некуда идти.

— Чепуха. Переедете в Констанс‑Холл.

В душе Александры все тревожно перевернулось.

— Вы приглашаете меня в свой дом?

— Разве не мой сын виноват в том, что вы оказались в столь затруднительном положении?

Александра отвернулась, не в силах сдержать горький вздох. Чего добивается эта женщина? Что означает ее предложение? Неужели герцогиня оказалась добра в той же превосходной степени, в которой ее сын был жесток? Александра никогда не осмелилась бы винить Стивена в чем бы то ни было — и уж точно не стала бы осыпать герцога упреками в разговоре с его матерью.

— Клервуд ни в чем не виноват, — вне себя от неловкости, пробормотала она.

— Неужели? — Джулия подошла к Александре и коснулась ее руки. — Моя дорогая, до меня дошли все эти слухи… Я редко слушаю сплетни, но, очевидно, произошло нечто доставившее вам немало горестей. Я очень хорошо знаю собственного сына, я видела, как он общался с вами на балу у Бланш, и, подозреваю, именно интерес Стивена сыграл главную роль в вашем несчастье. Я права?

Александра обернулась и посмотрела на нее:

— Нет. — Опозоренная, дошедшая до крайней степени нищеты швея держалась гордо. Александра ни за что не дала бы понять, какое бедствие на самом деле ее постигло, — это было бы неверно. И ни за что не стала бы перекладывать всю вину на Стивена, ведь это именно она, она сама должна была отказаться от его ухаживаний!

Герцогиня во все глаза смотрела на нее, дожидаясь ответа, и Александра сказала:

— Выбор редко бывает простым. Я всегда знала, что нужно нести ответственность за свой собственный выбор. Я сама довела себя до положения, в котором оказалась сейчас, ваша светлость.

Глаза Джулии от изумления стали просто огромными.

— Вы — потрясающая женщина. И вы не собираетесь обвинять Стивена, не так ли?

— Нет — я виню только себя.

— Но вы не можете жить вот так! — Во взгляде Джулии мелькнуло отчаяние. — Ваши сдержанность и отсутствие злых намерений достойны похвалы. Вы ненавидите Стивена?

Горло Александры сдавило спазмом, ей стало трудно дышать.

— Между нами произошло недоразумение, — медленно объяснила она. И явно преуменьшила, ведь боль по‑прежнему рвала душу на части. — Но я никогда не смогу ненавидеть его.