Опасный искуситель - Мартин Дебора

А может, не стоит торопиться с выводами? Слишком мало у него доказательств. Но тут Себастьян вспомнил, в какое отчаяние впал преподобный Шалстоун, когда не обнаружил своей «микстуры». Нет, кажется, он верно представляет себе ситуацию. Может, прихожане и продолжают считать, что викарий болен, но Себастьян видел, что перед ним горький пьяница.

А викарий был нужен Себастьяну, причем трезвый викарий, которого можно представить Ричарду и Генделю.

Следующим утром Себастьян отправился в крохотную белхамскую церковь. Он торопился поскорее все закончить и отправиться в обратный путь. Карета, следовавшая за ним из Лондона (сам-то он ехал верхом, чтобы не терять времени), должна была прибыть не позднее завтрашнего дня, и он хотел сразу же возвращаться в Лондон. Надо было до разговора с викарием высидеть нескончаемую службу, но Себастьян был исполнен решимости делать все необходимое.

Когда он вошел в церковь, его тотчас проводили на почетное место в передних рядах. Очевидно, это были места для семейства викария, но сидели там только та свирепая старуха, которую он видел вчера, и еще одна служанка.

Усевшись, он тут же заметил Корделию, шептавшуюся о чем-то с регентом, собиравшимся уже подняться на хоры. Себастьян усмехнулся, заметив, как она выразительно жестикулирует. Кажется, она размахивает руками всегда, когда хочет что-то объснить.

Она выглядела совсем иначе, чем вчера. В желтом шелковом платье с вырезом, прикрытым легкой косынкой, она была настоящей леди. Голова у нее была покрыта – на сей раз на ней был дневной чепец под соломенной шляпкой.

Что за глупости, ну почему ему интересно, какие у нее волосы? Цвет он знал – темно-пепельный изумительного оттенка. Но какая у нее прическа? Тугие девичьи локоны, столь модные нынче при дворе, или она носит длинные волосы, стянутые на затылке в узел, и распускает их по вечерам?

При мысли о том, как волна волос струится по ее спине, он вдруг напрягся, появилось странное ощущение в животе и чуть ниже. Нет, нельзя так расслабляться!

Он стыдил себя за несдержанность и за столь пристальный интерес к дочке викария, и в этот самый момент она обернулась и взглянула на него.

С удивлением и некоторым удовольствием он заметил, как она покраснела и склонила голову. Он с трудом сдержал улыбку. Неужели она догадалась, о чем он думал? Черт возьми, эта женщина, кажется, на все способна. Вдруг она и мысли умеет читать?

Она подошла к скамье с другой стороны и села за служанками, так что он не мог видеть ее, не наклоняясь вперед. Жаль, конечно. Если бы она села рядом, это скрасило бы нудную службу.

Он постарался усесться на жесткой скамье поудобнее и стал разглядывать церковь, расцвеченную лучами солнца, проникавшими внутрь сквозь витражи. Много лет, со дня похорон матери, не бывал он в церкви.

Себастьян был тогда совсем ребенком, но и в восемь лет он чувствовал всю невосполнимость утраты, боль от которой осталась на всю жизнь. Он помнил мать, помнил ее нежное лицо, помнил, как она ласково гладила его по голове, помнил, как мило улыбалась всякий раз, когда отец входил в дом, улыбалась, даже если он был мертвецки пьян.

На похороны отца два года назад он не попал – был в Индии, где пытался привести в порядок дела семьи. Но легко мог представить себе, как все происходило: дяди пытались сказать что-то подобающее случаю, бабушка наверняка стояла с кислым лицом, а сестры смущенно изображали печаль.

Слава Богу, с ними был тогда Ричард!

Сердце его сжалось от боли и тоски. Он почти не слышал, как хор запел знакомый псалом и служба началась. Если Себастьян ничего не предпримет, скоро рядом с сестрами Ричарда не будет. От Себастьяна зависело будущее всей семьи. А что, если у него ничего не получится? Трудность первая – сочинителем оказалась Корделия. Как он выпутается из этого щекотливого положения? Вдруг она не согласится ему помочь?

Он покачал головой. Нет! От своей цели он не отступится! Никто не посмеет помешать ему спасти Ричарда!

К кафедре вышел кто-то из прихожан, начал читать Евангелие. Себастьян краем уха слушал притчу о пастухе, оставившем девяносто девять овец, чтобы найти заблудшую. Себастьян смотрел на лица слушателей. Услышав про овец, многие встрепенулись, но вскоре потеряли к рассказу всякий интерес.

Потом поднялся хормейстер, и Себастьян заметил, как сразу изменилась атмосфера. Девушки-служанки, батраки – все прихожане оживились.

Всеобщее ожидание передалось и ему, но хор грянул внезапно. Внимание его привлекли не несовершенные голоса и не то, с каким подъемом они пели. Сама музыка и слова – они были непохожи на все, что слышал Себастьян раньше. Стихи – о потере и обретении веры – проникали прямо в душу. В них не было ничего про Суд Божий, лишь про прощение, даруемое людям.