Роза на алтаре - Бекитт Лора

А потом… потом на нее обрушился удар – нечто страшное и непоправимое. Она рыдала в ужасе и отчаянии, так, что готова была рвать на себе волосы или биться головой о стену. Элиана поняла, что у нее будет ребенок, ребенок, зачатый там, в осеннем лесу, в объятиях Армана Бонклера.

Ей казалось, будто какие-то неведомые силы взяли нечто милое сердцу, привычное и вывернули наизнанку, обратив нелепой, чудовищной стороной. Она так радовалась появлению на свет Ролана, Адели и Андре, что не могла и представить, что способна испытывать такие искаженные, нечеловеческие чувства.

…Элиана миновала мост и еще раз оглянулась на небо, по которому словно бы плыл поток раскаленной лавы, а потом спустилась по каменистой улочке вниз и нашла дом, где жила Дезире.

Спустя несколько минут она сидела в маленькой комнате, окруженная волшебной красотой, свойственной последним вечерним часам, когда позднее солнце золотит прозрачные стекла окон и покрывает пеленой нежного розового цвета выбеленные стены и потолки жилья.

Дезире молча выслушала Элиану, сочувственно глядя на нее зелеными, как бериллы, глазами, а потом, испуганно перекрестившись, промолвила:

– Какие только горести не посылает нам Господь! Право, не знаю, что вам и сказать. Вы сами-то как думаете поступить, барышня?

– Я пришла не за советом, – сдавленно произнесла Элиана. – Просто хотела рассказать тебе правду. Я решила отдать ребенка на воспитание. Отвезу его в монастырь – пусть ему найдут хороших родителей.

Дезире ничего не ответила, и тогда Элиана добавила:

– Все равно я не сумею полюбить его так, как остальных моих детей. Я не хочу его, понимаешь, не хочу! – Она заплакала неудержимо, беззвучно, как плачут в глубоком отчаянии. – Знаешь, Дезире, иногда я думаю: если б можно было нырнуть в колодец времени и выбраться из него заново родившейся, светлой, как первый утренний луч, оставить там, в глубине прошлого память обо всем пережитом, вновь уверовать в чистоту человеческих помыслов. В силу любви и добра!

– Может быть, сообщить Бернару? – осторожно спросила Дезире. Ее пугал блуждающий взгляд угасших глаз Элианы. – Я уверена, он приедет.

Элиана отпрянула с искаженным от ужаса лицом.

– Нет, нет! Только не это! Наказание послано мне, а ему… ему и без того хватило страданий. И потом, если мы увидимся сейчас, я почувствую себя так, будто меня вывели на площадь и привязали голую к позорному столбу. Боже мой, насколько все это неестественно, постыдно!

Она упала в объятия своей бывшей служанки, а та молча гладила волосы молодой женщины и смотрела поверх ее головы неподвижным, решительным взглядом.

Когда Элиана ушла, Дезире долго не находила себе места. Она не могла дождаться, когда из мастерской вернется Эмиль, а потом – пока он умоется над медным тазом в маленькой, чистой, как стеклышко, кухне.

– Мне нужно с тобою поговорить, – нахмурившись, произнесла она.

Эмиль выпрямился, вытираясь в поданное женой полотенце, и удивленно смотрел на нее, напряженно застывшую посреди кухни с прижатым к груди начищенным до блеска кувшином.

– Что-нибудь случилось? – спросил он.

– Не со мной, с Элианой. И я хочу с тобой посоветоваться.

– Что, прямо сейчас? – проворчал он. – А может, ты лучше сначала дашь мне поесть?

– Ах, Эмиль!

У нее был такой страдальчески растерянный и в то же время укоризненный вид, что муж промолвил:

– Ладно, рассказывай.

Дезире заговорила – неторопливо, с нотками настороженности в голосе, потому что не знала, как Эмиль отнесется ко всей этой истории.

Он молча, без особых эмоций выслушал ее и изрек:

– Что бы ни случилось, нет ничего хуже, чем вмешиваться в отношения между мужем и женой.

– Да! – воскликнула Дезире. – Но ты не видел Элиану! Она тает на глазах и вся будто неживая!

– А где сейчас Бернар?

– В Булонском лагере.

– Так напиши ему письмо, объясни, что и как. Пусть приедет.

– Но Элиана не хочет видеть его сейчас!

Эмиль нетерпеливо и сердито передернул плечами.

– Беда с женщинами! Ну, пусть пока не приезжает. Но сообщить ему надо. Только уж не знаю как… Поосторожнее что ли…

Дезире пристально смотрела на мужа. Ее лицо порозовело от волнения.

– Тебе кажется, он поймет?

Эмиль усмехнулся уголками губ, и в этой усмешке женщине почудилось что-то снисходительно-ласковое.

– У него на редкость благородное сердце.

– Я попытаюсь ему написать, – озабоченно промолвила Дезире. – Но Элиана хочет отнести ребенка в монастырский приют.