Последнее лето - Арсеньева Елена

Но все свершится не так, не так…

Не так!

Впрочем, нет, не стоит о грустном, о печальном, давайте жить одной минутой, потому что уже гремят трубы Судного дня. Всем мечтам и надеждам этих людей, собравшихся на перроне энского вокзала, а также великому множеству других людей уже положен предел, определен рубеж, и завтра, не далее чем завтра, о том им будет объявлено. Всей стране будет объявлено!

– Счастливо оставаться! – говорят жених с невестой. Снова и снова, снова и снова повторяют слова прощания, а потом приходит благодушный начальник поезда и заявляет, что поезд отправляется, пора расставаться.

Последние поцелуи, слезы, восклицания… и стрельба пробок, и звон бокалов… Но молодые уже машут через окошко своего купе. А вот и марш ударил – марш «Прощание славянки», и слезы, слезы теперь льются у всех, даже у тех, кто вообще вроде бы никакого отношения к этой свадьбе, к этому прощанию не имеет…

Даже у Георгия Владимировича Смольникова, который тем же поездом отправляется в Москву по служебным делам, невольно влажнеют глаза.

Отчего он готов заплакать? Да от воспоминаний, конечно. Почему мы плачем по прошлому больше, чем по будущему, дети неразумные, ничего впереди не видящие и грядущего не ведающие?

Милосердно молчаливое Провидение или жестоко?

Ответа мы не знаем, да и нет ответа.

Тронулся поезд!

Исчезли милые лица, машущие платки, отплыл Энск, и позади безумная суета свадьбы, а впереди ночь – первая ночь.

– бормочет Дмитрий из Саши Черного, как всегда, некстати.

И делает привычное мимическое движение глазом, однако знаменитого монокля на нем нынче нет. Проводник приносит в купе чай, но чай как-то не пьется. Шампанское – что еще пить в эту ночь, глядя на звезды за вагонным окном и думая только о том, что предстоит им двоим, им двоим, мужу и жене… Любящим друг друга? Или просто игрушкам чужих недобрых рук? Да как бы там ни было, крахмальные простыни расстелены и ждут их, а свет приглушен. Еще глоток шампанского… еще один взгляд в окно на темное, уже усыпанное звездами небо… И вдруг – легкий светлый прочерк по небу, потом еще, и еще один… Звездопад! Какой красивый звездопад! – Вот это да… – удивленно говорит Дмитрий. – Июль, а звезды летят, словно в августе. Надо скорей желания загадывать! На самом деле у него сейчас только одно желание, а его и загадывать не надо, оно и так сбудется. – Говорят, звезда упала – чья-то душа закатилась, – шепчет Саша и сама не знает, почему она улыбается при этих печальных словах. Наверное, потому, что рядом стоит Дмитрий, и она чувствует, как он поднимает руку, чтобы обнять ее. А то, другое, былое, печальное, несбывшееся… всё закатилось, как звезда! Саша не знает, что ее желание однажды исполнится, и она проклянет этот день. – Ну, знаешь, – сам себя не слыша от волнения, пытается тем временем спорить Дмитрий, – если одна звезда упала – может, душа и закатилась. А когда звездопад? Не может же столько душ закатиться разом! И, наконец-то набравшись храбрости, гасит свет и прижимает к себе Сашу. Ночь впереди, недолгая июльская ночь! Дмитрий ошибается. Ох, сколько душ закатится уже скоро, скоро… Завтра, 17 июля [51] 1914 года, в России начнется всеобщая мобилизация. Послезавтра Германия потребует прекратить ее. Россия откажется, и еще через день, 19 июля, Германия объявит России войну, и всё разом кончится для миллионов, сотен тысяч, тысяч, сотен, десятков людей…

Всё кончится – и всё начнется.

Конец первой книги

Свояченица (франц.).

Деверя (франц.).

Английским узором (франц.).

– С меня довольно! Ничего не говорите! Придумайте что-нибудь!

– Пора, наконец, покончить с этими недомолвками (франц.).

– Можно подумать, вы это нарочно подстроили – этот визит, эти портреты.

– Не говорите глупостей, Константин. Вы прекрасно знаете, что они тут висели последние десять лет. Что касается всего остального… Рано или поздно этот вопрос должен был возникнуть. Чем больше вы от детей скрываете, тем больше они будут интересоваться. Я за то, чтобы все им сказать раз и навсегда.

– Вы с ума сошли, Олимпиада! Что это значит – «все сказать»?!

– Да не беспокойтесь, я вовсе не имею в виду – вообще всё. Однако они должны узнать и про Лидию, и про…

– Не смейте!

– Успокойтесь. Вы мне доверили воспитание детей, которых сами пожелали сделать сиротами, так что теперь терпите, понятно? И не волнуйтесь: я не такая дура, как вам кажется. Ничего лишнего я не скажу (франц.).

Мужскую рубашку, которую носили под костюмом, еще и в начале ХХ в. в обиходе часто называли бельем.

Так назывались очень узкие юбки, которые сковывали ноги и позволяли делать только меленькие шажки. (Прим. автора.)

В описываемое время так назывался кинотеатр, синема и т. п. (Прим. автора.)

В описываемое время прозвище публичных женщин. (Прим. автора.)

Очень элегантно, весьма (франц.).

Так в описываемое время называлась распродажа по сниженным ценам. (Прим. автора.)

Кабацкий парень (франц.).

Известный психиатр долгие годы работал в провинции и только потом переехал в Москву. (Прим. автора.)

В описываемое время адвокаты, занимавшиеся частной практикой, назывались частными поверенными, а состоящие на государственной службе – присяжными поверенными.(Прим. автора.)

В описываемое время государству принадлежала монопольная торговля алкоголем, поэтому винные государственные лавки и назывались монопольками. (Прим. автора.)

Вообще (франц.).

Так в описываемое время называли большие купеческие портмоне. (Прим. автора.)

Так в России в описываемое время называли рублевые ассигнации, которые были желтого цвета. (Прим. автора.)