Ночная тень - Коултер Кэтрин

Экономка, по-видимому, лишившись дара речи, вытащила из кармана узелок и развязала его. Внутри оказались сверкающее ожерелье, серьги и браслет. Бриллианты, изумруды и рубины переливались на ладони, отражая солнечные лучи, играя всеми цветами радужного, почти дикарского, великолепия.

— Мой плащ! Они все время были в моем плаще, а я так и не догадалась…

— Кто же мог знать, — заметил Найт. — Святые небеса, взгляните только на размер этих бриллиантов!

— Они настоящие?! — почти взвизгнула миссис Пепперолл и, словно обжегшись, уронила драгоценности в ладонь Найта.

— Абсолютно настоящие, — заверил Найт, пропуская между пальцами длинную бриллиантовую нить. — Спасибо, миссис Пепперолл. Вы нашли разгадку тайны.

— Не за что, милорд, — присела экономка, расплываясь в улыбке. — Совершенно не за что.

Найт, по-прежнему не веря собственным глазам, только ошеломленно покачал головой.

Эпилог

Венеция, Италия. Апрель 1815 года.

Теплым весенним днем в начале апреля лорд и леди Каслроз стояли на открытом балконе своей спальни в Палаццо де Контини, выходившем на Гранд-Канал.

— Благодарение Богу, сейчас ранняя весна, а не середина лета, — заметил Найт, облокотившись на полированные деревянные перила. — Я имел несчастье посетить Венецию в августе, шесть лет тому назад. Запах просто невыносимый. Но сейчас…

Найт замолчал, жадно вдыхая прохладный весенний воздух.

— Я все не перестаю гадать, что там, под этой темной водой, — протянула Лили, задумчиво глядя вниз. — Она такая мутная и зловещая, как сказал бы любитель готических романов.

— Я вздрагиваю при одной мысли об этом.

— Может, древние греческие монеты? Римские урны и щиты центурионов? Я точно знаю, Аттила, предводитель гуннов, оставил здесь свой меч, и он затонул.

— Скорее всего просто труп чьего-нибудь кузена или соперника. Венецианцы, как известно, люди мстительные и ничего не прощают.

Лили передернула плечами и, отвернувшись, откинулась на перила.

— Ты совсем не романтик, Найт. — Найт широко улыбнулся той сладострастной улыбкой, которая пробуждала в Лили желание немедленно броситься в его объятия и повалить на пол. — И сделать все, что пожелаю, — добавила она вслух.

— Что!? — Найт тут же приложил к ее губам палец. — Нет, не повторяй, возможно, я просто не понял. Предпочитаю думать, что ты мечтаешь швырнуть меня на землю" сорвать одежду и ласкать — руками, губами и..

— Ты невыносим! Но в общем прав, именно это я и намеревалась сделать. Ты сегодня где-то совсем далеко от меня, Найт. Признайся, в чем дело.

Улыбка Найта немного поблекла. Он притянул ее к себе так, что голова Лили оказалась на его плече, а руки обвились вокруг талии.

— Временами я чувствую себя; словно провел всю жизнь рядом с тобой, — шепнул он, целуя ее макушку. — Ты хорошо себя чувствуешь? Честное слово?

— Честное слово.

— Мы здесь уже три недели. Посетили девять балов, причем три давались в нашу честь, проиграли пятьсот фунтов…

— Я потеряла только пятьдесят! И то — в «красное я черное», и ты сказал, что меня обманули…

— Точно, я же помню, что сумма была ужасной! Во всяком случае мы катались в гондолах, пока у тебя едва не началась морская болезнь, покормили каждого проклятого голубя на площади Святого Марка, прошли пешком добрых триста миль по мосту Риальто, и ты едва не заперла меня в подземельях Дворца Дожей…

— Но я просто пошутила, — хихикнула Лили.

— Это ты так утверждаешь. А я на следующее же утро нашел у себя седой волос. На чем это я остановился? О, да, на завтрак у нас — Тинторетто, на обед — Карпаччо, к чаю — Пароди и на ужин — Беллини^[12]. Единственное занятие, которое еще не надоело и не наскучило, а, наоборот, становится все более волнующим, — это постоянная потребность любить тебя, день и ночь и, будь моя воля, мы вообще бы не выходили из спальни.

Ощутив, как при этих словах по телу Лили прошла едва заметная дрожь, Найт улыбнулся.

— Я подозреваю, это стремление еще долго не угаснет, — выдохнула она.

— Пятьдесят лет. Лили?

— По меньшей мере. Ну а теперь говори, что у тебя на уме?

Найт вздохнул. Она, его жена, хорошо знала его, слишком хорошо.

— Я скучаю по детям, — признался он. — Мы их не видели уже почти два месяца. И хотя все было прекрасно…