Несущая свет. Том 2 - Гиллеспи Донна

Марк Юлиан быстро пополз вдоль частокола. Пройдет еще несколько мгновений, и лучники проникнут внутрь крепости. Одному Валерию Фесту было известно, что он находился здесь во время нападения хаттов. Интересно, какую же взятку придется дать первому центуриону за молчание?

Послышались нетерпеливые крики — это первые лучники, наконец, преодолели препятствие и ворвались в крепость. В этот момент Марк вскарабкался на наклонившуюся часть частокола и, ухватившись за нижний сук ближайшей сосны, спрыгнул вниз. Сук не выдержал и сломался, но все же это значительно смягчило удар, который при падении с высоты в пятнадцать метром мог быть весьма болезненным.

Украдкой пробираясь вниз по склону холма, он увидел, что жизнь в лагере возвращалась к своему обычному распорядку. Так кровь начинает циркулировать в выздоравливающем теле. Укрепления в нескольких местах получили повреждения, но несколько когорт уже приступили к их устранению. Лекари склонились над ранеными, врачуя их прямо там, где тех настиг удар вражеского меча или дротика. Они извлекали из тел наконечники копий, перевязывали раны, а чтобы облегчить страдания несчастных, давали им вино и мандрагору. Некоторые легионеры плакали в предчувствии своей кончины. Легко раненые помогали собирать трупы и укладывать их на повозки.

Марк сделал большой круг, стараясь держаться подальше от лагеря, и вошел в него с противоположной стороны. Те, кто не принимал участия в отражении нападения хаттов, сейчас выбирались из самых неожиданных убежищ, и появление Марка ни у кого не вызвало подозрений. Прежде всего, он попытался отыскать Валерия Феста, в руках которого теперь находилась его жизнь. Выяснилось, что необходимость давать взятку отпала, потому что Валерий Фест погиб в бою.

Когда Марк Юлиан возвращался в крепость вместе с обозом раненых, то вдруг обнаружил, что смотрит на происходящее уже не глазами римлянина. Эта неудача Восьмого легиона для него теперь означала победу, пусть и небольшую.

У этой пустынной страны было теперь имя — Ауриана. Оно распахнуло дверь, которую уже невозможно закрыть. Эту женщину нельзя было не впустить в себя, как он это уже делал раньше с другими женщинами. Она быстро заполнила собой весь его разум.

«Моя жизнь может оборваться в любой момент, она подвергается постоянному риску. Но теперь, что бы я ни делал, я должен помнить об Ауриане».

Он знал, что утратил нечто очень ценное — душевный покой, обретенный ценой одиночества, свободой от любви и необходимости заботиться о другом человеке. Это давало независимость и порождало в душе пустоту.

«Я возношу молитвы всем богам, чтобы Домициану никогда не удалось разузнать о моих чувствах к этой женщине. Иначе он воспользуется этим и вывернет меня наизнанку».

Глава 25

Когда известие о нападении варваров дошло до Императора, он уединился в своих покоях, вынашивая злобу. Его старшим военачальникам и советникам было отказано в доступе к нему. Вместо этого Домициан приказал привести пленных, а также тех солдат и центурионов, которые находились в лагере в тот злосчастный момент. Он засыпал эту вереницу допрашиваемых бесконечными вопросами, пытаясь докопаться до истины и найти виновного. Тяжелый взгляд его глаз, полных презрения и меланхолии, производил сильное впечатление на людей, и они чувствовали себя маленькими нашкодившими детишками, представшими пред отцом семейства, вознамерившегося отвесить каждому должную порцию наказания. Слугам даже не позволили побрить Домициана и сменить тунику. И лишь одному перепуганному слуге он разрешил войти и расправить складки на одежде, чтобы скрыть пятна от вина. Той же участи подверглись все остальные. До выяснения причины поражения никому не разрешалось бриться или пользоваться банями.

После первого часа допросов он приказал казнить всех шпионов, пойманных около лагеря Восьмого легиона во время нападении варваров. Той же участи подверглись и двадцать местных жителей, которые, по утверждению Домициана, дали ему ложные показания. Все оставшиеся в живых центурионы были разжалованы. В других легионах это вызвало ропот командиров, которые знали, что точно так же можно было обвинить Восьмой легион в том, что он не способен отражать удары молний.

Все чувствовали над собой тяжесть карающей десницы Императора, поэтому тихо было в бараках рядовых легионеров, откуда доносился только стук глиняной посуды, которую мыли после ужина. Не слышно было и голосов женщин, так как даже проституткам запретили появляться в крепости.