Роза на алтаре - Бекитт Лора

– Все эти простолюдины, выходцы из низов – смеют строить из себя аристократов! – с обидой произнесла Адель.

– Если человек получил дворянское звание за заслуги, в этом нет ничего плохого, – возразила Элиана, – это было и раньше. Мой прапрадед стал дворянином именно таким образом. Гораздо хуже, когда титул просто покупается за деньги. А вообще со времен Революции я не придаю никакого значения происхождению человека. Так или иначе, жизнь покажет, чего он стоит на самом деле.

В этот миг на пороге комнаты появилась маленькая голубоглазая, светловолосая девочка, дочка Шарлотты, к которой и Элиана, и Бернар испытывали особую нежность. Звали ее Розали.

– Мама, я не могу разобрать один пассаж, – серьезно произнесла она, протягивая нотную тетрадь.

– Сейчас иду, милая, – ласково промолвила женщина. Иногда Элиана жалела, что у нее нет еще одного ребенка – дочери, приблизительно одного возраста с Розали.

Мальчики привыкли держаться вместе, у них были свои игры, и девочка часто оставалась одна. Впрочем, этому ребенку была свойственна какая-то мечтательная недетская отрешенность. Бывало, Розали часами спокойно листала книжки, смотрела в окно на падающий снег или дождь.

Элиана очень любила ее и оберегала, как могла.

И вот теперь ее посетила мысль: что если следом за Максимилианом явится отец Розали и попытается заявить права на своего ребенка?

Элиана вспомнила о том, как восемь лет назад к ним в дом пришел нотариус и вручил бумаги, согласно которым им должно было выплачиваться десять тысяч франков в год на воспитание младшей дочери, Розали Флери. Женщина посоветовалась с мужем, и они решили откладывать деньги в счет приданого девочки. Элиана получала эту сумму в течение шести лет, а потом неожиданно пришел документ, удостоверяющий, что по завещанию все того же неизвестного лица опекунам Розали будет вручено сто тысяч франков. Эти деньги тоже были положены в банк, и Бернар в шутку называл младшую дочь богатой невестой. Элиана отметила, что именно в это время скоропостижно скончался господин Рюмильи, и не преминула сделать некоторые выводы. Но возможно, она ошибалась? В конце концов, доказательств не было никаких.

Впрочем, главное, что утешало Элиану, – уверенность в том, что в ее жизни и в жизни Мориса никогда не появится Арман Бонклер.

Вечерний Париж утопал в иллюминации; казалось, будто карета мчится по огненной дороге. Столица блистала невиданной пышностью и красотой. Великолепные металлические мосты, названные в честь военных побед, чудесные фонтаны, знаменитая Вандомская колонна, увенчанная статуей императора и украшенная бронзовыми барельефами.

Зрелище причудливого волшебного города, преображенного героическим культом, вызывало мысли об античности, странным образом воплотившейся в современность.

Элиану радовал вид нарядных набережных, ухоженных парков, раззолоченных дворцов, но иногда она думала о том, что элегантная простота прежних дней была милее ее сердцу, чем показная роскошь настоящего.

В самый последний момент женщина все же решила поехать на бал, не столько уступая слезным уговорам дочери, сколько повинуясь желанию взглянуть в лицо неминуемому.

И вот Элиана, Адель и Ролан вступили в высокий зал с украшенными аллегорической живописью стенами, мраморными полами и множеством светильников, сверкающих под потолком, словно созвездия на вечернем небе. Всюду затейливые орнаменты, пурпурные драпировки, имперская символика – орлы и пчелки, кругом расшитые золотом мундиры военных, щегольские наряды высших чиновников, усыпанные драгоценными камнями туалеты дам. От обилия красок и избытка блеска рябило в глазах.

Элиана была в золотисто-коричневом бархатном платье, Адель – в платье из тюля с серебряным шитьем. Разделенные пробором волосы девушки вились мелкими кудряшками над ушами, сзади же тяжелые волны локонов были высоко зачесаны и перевиты жемчужной нитью. Так причесывались все женщины, и молодые, и старые. Вообще-то мода мало изменилась за прошедшие десять лет; покрой платьев остался прежним, хотя теперь дамы отдавали предпочтение более плотным тканям. В женской одежде преобладали светлые тона, в мужской – темные. И еще французские модницы снова стали носить корсеты.

Адель изумленно озиралась вокруг. Дитя нового века, она была в восторге от этого нагромождения роскоши. К тому же здесь находилось множество привлекательных молодых людей; девушке уже удалось поймать на себе несколько заинтересованных взглядов.