Страсти по императрице. Трагические любовь и судьба великих женщин - Бенцони Жюльетта

Эти разгоряченные толпы без конца сменяли друг друга на подступах к Елисейскому дворцу. Солдаты, коммунары, женщины, ветераны войн присоединялись к рабочим, и все эти люди орали во всю силу легких, стремясь заставить императора снова начать битву, не признавать себя побежденным, не поддаваться временному правительству — в нем, по общему мнению, собрались предатели и иностранные шпионы. Для побежденного императора Париж опять нашел старые страхи и прежние лозунги времен революции, а ведь она, заметим, свергла королевский трон. «Никогда до этого, — писал позднее очевидец этих страстных часов, — никогда народ, который платил налоги и проливал кровь в битвах, не проявлял к нему такой любви!» Эта слишком шумная любовь, естественно, никоим образом не устраивала Фуше и его правительство. Они опасались, что Париж будет предан огню и залит кровью, когда в него вступят войска русского царя и прусского короля, и решили попросить Наполеона поскорее покинуть Елисейский Дворец и переехать в более отдаленное, тихое место, чтобы «спокойно дождаться, когда все будет готово к его отъезду». Эту неблагодарную миссию поручили выполнить маршалу Даву. Поручение крайне щекотливое… Маршал выполнил его с ледяным спокойствием, а император не простил ему, что он так быстро переметнулся на сторону более сильного.

— Слышите эти крики? — спросил он. — Пожелай я встать во главе этого народа — он инстинктивно понимает подлинные нужды родины, — очень скоро покончил бы со всеми этими людьми, которые посмели выступить против меня, когда я лишился защиты армии! Хотите, чтобы я уехал отсюда? Ладно! Мне это нетрудно!

И эти два человека, так долго сражавшиеся бок о бок, расстались, даже не пожав друг другу руки…

Вечером, во время ужина, Наполеон повернулся к падчерице:

— Я хочу уехать в Мальмезон. Он принадлежит вам^[1] — не приютите ли вы меня?

В красивых голубых глазах бывшей королевы Голландии появились слезы.

— Сир, Мальмезон навсегда принадлежит тени моей матери, а вы всегда можете чувствовать себя там как дома!

С трудом дождавшись окончания ужина, Гортензия велела заложить карету и вскоре уехала в маленький дворец в Рюэле, чтобы приготовить все для императора.

Во второй половине следующего дня Наполеон прибыл в дом, бывший местом его счастья. Там почти ничего не изменилось, и, когда Гортензия, в белом длинном платье, встретила его на пороге остекленной террасы, ему на мгновение показалось, что сама Жозефина — Жозефина его молодости, очаровательная и стройная, — восстала из могилы, чтобы встретить его. С полными слез глазами он поднял присевшую в реверансе Гортензию и прижал к груди.

— Спасибо, — только и произнес он, — спасибо, дочка!

Сразу по приезде, пока его небольшая свита — главный маршал Бертран, генералы Гурго и Монтолон, камергер Лас Казес, офицеры для поручений Плана, Резиньи, Сент—Йон и несколько слуг — размещалась в доме, он прошел в библиотеку, сел за стол красного дерева и написал свое последнее обращение к армии — что—то вроде завещания и прощания: «Солдаты, я буду с вами, хотя и вдали от вас. Я знаю все корпуса, и ни один из них не достигнет победы над неприятелем без того, чтобы я не оценил по Достоинству проявленную им отвагу. Вы и я стали жертвами клеветы. Люди, недостой—ные того, чтобы оценить наш труд, увидели в знаках преданности, продемонстрированных вами по отношению ко мне, усердие, предметом которого был один лишь я. Пусть ваши будущие победы принадлежат им, пусть над всем этим — родина, которой вы служили, исполняя мои приказы. Спасите честь, независимость французов. Наполеон узнает о вас по ударам, которые вы нанесете».

Эта страница истории вскоре направлена в кабинет председателя временного правительства, чтобы потом ее прочитали в войсках, которые, как полагал Наполеон, стали отныне войсками юного императора, его сына. Но Фуше сильно опасался, что в армии, как и в Париже, вспыхнет огонь мятежа. Он внимательно прочел императорскую прозу, положил обращение в ящик своего стола… и больше его оттуда не вынимал.

Однако из Парижа продолжали выезжать кареты, следовавшие в направлении Мальмезона. Поток посетителей нарастал. Вначале прибыли братья Бонапарта Жозеф, Люсьен и Жером, затем — верный Савари, герцог де Ровиго, настаивавший на том, чтобы сопровождать хозяина в ссылку. После него подъехали граф де ла Валет, герцог де Бассано, генералы де ля Бедуайер, Пире, Каффарелли, Шартран и, наконец, банкир Лаффит, последнему Наполеон, возмущенный вмешательством Священного союза в решения временного правительства, заявил: