Страстная Лилит - Холт Виктория

Аманде хотелось помолчать, но Лилит продолжала верховодить.

– Злишься, – сказала она.

– Нет.

– Да. И я скажу, почему. Из-за того, что приключилось у колодца. Ты Уильяма обошла, а это значит, что, если вы женитесь, тебе в семье быть главной.

– Я запрещаю тебе говорить такие вещи. Мы с Уильямом не сможем жениться.

– Любые юноша и девушка могут жениться.

– Ты забываешь, кто я... и кто он.

– Ты же забыла об этом, когда поехала с нами прокатиться, – напомнила Лилит.

– Я не забывала об этом ни на минуту.

– Все же тебе придется это сделать. Ты же ничуть не лучше нас... или уж не намного... небольшая разница.

– Никогда не слышала подобной чепухи, и мне бы хотелось, чтобы ты выказывала мне больше уважения. На самом деле я собираюсь настаивать на этом.

Лилит, приплясывая, шла впереди и насмешливо поглядывала на нее через плечо.

– Аманда, помнишь портрет в галерее, ну, этот человек с желтыми волосами, и глаза у него тоже твоего цвета?

– Ты имеешь в виду моего дедушку?

– Да. Твоего дедушку... и моего тоже.

– Твоего дедушку?

– Так уж случилось. Мой отец – его сын... так же как и твой. Бабка Лил, она работала в этом доме. Он выдал ее замуж за старого деда Треморни... но это ничего не меняет, верно? Он – мой дед, так же как и твой... И Уильяма тоже.

Лилит со смехом помчалась вперед, оглядываясь на нее через плечо. Аманда ковыляла за ней, потому что ей было больно ступать на каменистую дорогу в домашних туфлях с тонкой подметкой.

* * *

Лаура болела и лежала в своей комнате. Шторы были задернуты; окна плотно закрыты; в камине горел огонь, и о том, что этот день в конце сентября был солнечным, она могла судить по яркому лучу, проникшему в комнату там, где одна из горничных неплотно задернула шторы.

У нее болела голова, болело тело, но эти страдания не шли ни в какое сравнение с горьким чувством обиды в ее сердце.

Ее муж уехал; он отправился навестить брата, жившего на границе графств Девон и Сомерсет, и будет отсутствовать несколько недель. Она была рада, что он уехал. Во время болезни, пока она лежала в этой комнате, уверенная, что никогда из нее не выйдет, правда оставалась с ней; но, похоже, эта правда отказывалась сидеть взаперти и пробивалась, как этот солнечный свет меж штор, что резал ей глаза. Она пробивалась сквозь завесу лицемерия, и от этого было больно... больно, как ее уставшим глазам от солнечного света.

Лаура потянулась за нюхательной солью. Слабость накатывала на нее, когда она двигалась. Но она поправится, как поправлялась и после тех, прежних, тяжелых испытаний; а со временем эта команда прозвучит снова – это бывала именно команда, несмотря на вежливые слова: «Я приду к вам сегодня вечером».

Она слышала, как он молился за нее во время ее болезни. Просил об удаче в следующий раз? Она удивлялась. Молиться, чтобы Господь придумал свой способ для рождения сына у Пола Лея? Божественное всемогущество безгранично: может подарить чудо в виде сына для Лауры или вызвать такое нормальное явление, как смерть одной жены, потом благоразумный перерыв и за ним женитьба на другой, в чью комнату он смог бы прийти.

Должна ли она жалеть его? Лаура понимала, что он по-своему страдает не меньше, чем она сама. Он вынужден противиться чувственности. Она не могла не понимать этого. Если бы это было не так, мистер Лей вел бы себя, как его отец. О да, он нес свой крест!

Итак, она поправляется, а сына ему не дала... она может предложить ему лишь свое тело, ставшее значительно слабее, чем прежде, и едва ли способное осуществить свое предназначение.

Она заплакала от бессилия. Лаура вспомнила детство и то, как счастлива она была в доме родителей. Их отец был замечательным человеком; их мать казалась слегка деспотичной, но сердце у нее было любящим и нежным. Оглядываясь в прошлое, она видела лишь очень счастливые дни – все детские печали сошли на нет; мудрая память расцветила даже маленькие радости. Их было три сестры и два брата. Двое уже умерли. У других были семьи; две ее сестры вращались в лондонском обществе, развлекались на балах, на прогулках в знаменитом парке; они видели коронацию королевы и открытие парламента. Вот это жизнь! А она пребывает здесь, в этом, по воле хозяина, унылом доме, под постоянным бременем сознания своей неспособности дать ему сына.

Если бы она могла снова стать ребенком! В это время года они бы собирались поехать на ярмарку в Сент-Матью. Отец всегда возил их. Они видели бородатую даму и толстяка; Лаура запомнила гадалку, предсказавшую ей, что она выйдет замуж за лорда; она до сих пор помнит вкус имбирной коврижки и сладких напитков и даже запах жарившейся бычьей туши.