Кречет. Книга I - Бенцони Жюльетта

Едва аббат закончил говорить, как юноша уже выбежал из дома.

Десятью минутами позже аббат, облаченный в епитрахиль и стихарь, в надетых поверх башмаков сабо, оберегающий на своей груди сосуд с причастием, в сопровождении Жиля, несущего большой зонт и колокольчик, в который он позванивал, уже бежали по направлению к кварталу Виль-Клоз. Дождь лил не переставая, стуча по натянутому шелку зонта. Несмотря на поздний час, город еще не спал, напротив, он представлял собой непривычно веселую картину из-за военных палаток, выстроившихся в ряд на берегу Блаве. Эти палатки, освещенные изнутри, делали город похожим на Венецию во время карнавала, хотя огни бивуаков и сражались с дождем. Слышалась равномерная поступь часовых, и время от времени раздавались их голоса, производящие перекличку…

Итак, аббат со Святыми дарами и Жиль прошли сквозь ворота-тюрьму, сделали еще несколько шагов и наконец остановились у высокого и узкого дома с фасадом в три окна, украшенным изящным кованым балконом, явно произведением прошедшего столетия. Ночь немного скрывала источившую его ржавчину и трещины на фасаде, но острые глаза Жиля все-таки их приметили.

Дверь была приоткрыта. Их поджидала Маржанна, стоявшая на коленях на пороге со свечой в руке. Когда аббат и Жиль вошли в дом, она поднялась с колен быстрее, чем они могли ожидать от ее старого тела, и повела их за собой через коридор к темной лестнице, высоко подняв свечу, безжалостно высветившую заплесневелые стены и затянутый паутиной потолок.

В доме было очень холодно. Все дышало нищетой, и сердце Жиля сжалось от мысли, что это и есть дворец, где обитала гордая Жюдит. В классах коллежа Сент-Ив и то было лучше, ведь там, по крайней мере, стелили зимой солому на пол…

Открывшаяся перед ними комната была чуть менее мрачной благодаря пламени горевших в камине веток дрока, однако рваные обои с узорами из листьев аканта свисали со стен причудливыми клочьями, а массивная по старинной моде кровать с дубовыми колонками по углам, придававшими ей вид некоего пустынного храма, была застлана дырявыми простынями и чинеными покрывалами, среди которых терялось худое тело умирающего.

Жиль с трудом узнал в нем человека, которого он видел в церкви в День всех святых. Освобожденный от своего белого парика, надетого теперь на деревянную болванку над камином, барон казался почти совсем лысым, и его длинный красный нос подчеркивал трагическую худобу лица.

Веки в фиолетовых жилках туго обтягивали шары глазных яблок, а из открытого рта, где виднелся одинокий зуб, слышался хрип. Склонившийся над изголовьем больного человек в темной одежде, с близорукими глазами, спрятанными за очками в железной оправе, выстукивал худую грудь старика, хмуря при этом брови.

При появлении аббата в полном облачении врач разогнул спину, затем со вздохом преклонил колени.

– Вы пришли вовремя, аббат! – произнес он с горечью. – Что же до меня, то я опоздал…

Аббат Талюэ взглянул на врача, затем на умирающего и снова на врача:

– Как же случилось, что он ни разу не позвал вас, мой друг?

Доктор Гильевик пожал плечами:

– Ответ вы найдете, посмотрев вокруг. Он был беден, но горд. Я бы лечил его без всякой платы, и он это знал. В его глазах это и было достаточной причиной, чтобы не звать меня на помощь.

Теперь же он принадлежит вам.

– Боюсь, ненадолго, – ответил аббат Талюэ. – Нужно поспешить…

Пока старая Маржанна расставляла все необходимое для причащения умирающего, а аббат читал молитвы, обычно читающиеся над человеком, находящимся при смерти. Жиль пожирал глазами умирающего, продолжая произносить полагающиеся слова молитвы.

Это уже была лишь тень человека, его видимость: немного кожи, натянутой на скелет, который, казалось, уже более не содержит внутри никаких органов тела. Однако это тело, почти уже не существующее, способствовало когда-то появлению на свет другого, которого он не мог вырвать из своей памяти, тела юной девушки, светящегося от дьявольской жизненной силы, но и пронизанного нежностью. Жюдит была плоть от лежащей сейчас перед Жилем убогой плоти. Как только такое могло произойти?

Он с такой ясностью представил себе образ Жюдит, что почти не был удивлен, когда она внезапно появилась в темном проеме двери, похожая на портрет, оживленный силой магии. За ней был виден силуэт монахини, но она осталась за дверью.

Жюдит издала горестный крик и стремительно бросилась к кровати, оттолкнув священника, не успевшего отойти в сторону, да она его и не заметила. Она упала на колени, как падает раненое животное, с такой силой, что паркет загудел от удара, взяла в свои руки безжизненную руку отца, лежащую на простынях, и застонала.