Роковая любовь немецкой принцессы - Арсеньева Елена

Великая княгиня Наталья ни днем, ни ночью почти не расставалась с графом Андреем Разумовским. Цесаревич, прежде отличавшийся сластолюбием, очень скоро пресытился исполнением супружеских обязанностей и предпочитал проводить время в задумчивости, тишине, покое… и в долгом послеобеденном сне, предоставляя жене возможность развлекаться с fidиle et sincиre ami. Эта внезапно пробудившаяся любовь к затянувшемуся отдыху у Павла, который всегда отличался болезненной подвижностью и неспособностью долго сидеть на месте, наводила людей наблюдательных на очень неприятные размышления. Например, можно было предположить, что цесаревича опаивают опием или еще каким-то сильнодействующим сонным зельем. В то время, когда он спал, Наталья и Разумовский могли совершенно безнаказанно проводить время вместе. Что они и делали, пользуясь покровительством Ганса Шнитке, который, очень может быть, и подливал опий в вино. Во всяком случае, для великого князя он вина заказывал отдельно – причем испанские.

Услышав это, Екатерина за голову схватилась. Итак, ее догадка была верна… однако только себя можно было винить за то, что так долго закрывала глаза на вещи очевидные.

Похоже, ее склонность насмехаться над чухонцем сыграла с ней нехорошую шутку. Вольно же ей было видеть во всем происходящем только любовные забавы, в результате которых голова Павла снова и снова увенчивалась рогами. Однако сей любовный треугольник оказался не только предметом шуток.

Екатерина никогда не была знатоком математики, однако все же слышала про Пифагора и его теорему. И вот сейчас она вспомнила ее и подумала, что упустила момент, когда катеты этого любовного треугольника (Наталья и граф Андрей) попытались свести гипотенузу (Павла) к минимуму.

Но на что они надеялись?! Для комплотов нужны средства – она это прекрасно знала, поскольку в свое время англичане просто-таки навязывали ей финансовую помощь; к тому же она помнила некрасивую историю, которая некогда разыгралась вокруг заемного письма, то ли написанного, то ли не написанного Елизаветой, которая в обмен на норвежские деньги якобы обещала отступиться от всех завоеваний отца на Балтике… Из-за этого письма чуть не сгорело английское посольство в Санкт-Петербурге, погибли люди… Выручить компрометирующий императрицу документ удалось только чудом![24]

Неужели эта парочка, Наталья и Андрей (Павла Екатерина уже не принимала в расчет, как не принимали его, похоже, эти двое), уже ведет переговоры с иностранными дворами, обещая им – что? Изменение русской внешней политики?! Неужели Англия, Франция, Пруссия уже делят шкуру неубитого русского медведя, вернее, неубитой русской медведицы, императрицы Екатерины… вопрос только, долго ли оная императрица останется неубитой?!

А Павел… осознает ли свое самое печальное будущее? Нужно открыть ему глаза. Но как это сделать? Как сделать так, чтобы он поверил ненавидимой им матери?

– Ваше высочество, разрешите вам кое-что сказать…

Ганс Шнитке, этот всегда спокойный, невозмутимый человек, выглядел нынче очень обеспокоенным.

Вильгельмина сразу поняла, что беседу не должны слышать чужие уши. Отошла к высокому французскому окну и, делая вид, что показывает Гансу на портьеру (великой княгине очень хотелось обновить занавеси в столовой, и теперь, когда граф Андрей принес деньги, такая возможность появилась… денег хватит, чтобы заказать в Париже не только амазонку, но и замечательные гобелены, и шелковую ткань из Лиона для этих портьер, да еще и останется!), приготовилась слушать.

– Ваше высочество, ходят слухи, будто вашу гофмейстерину Румянцеву видели около Тайной экспедиции. Она выходила из кареты, ее сопровождал сам Шешковский… Мой человек оказался там совершенно случайно, видел ее мельком, но клянется, что это была она.

Вильгельмине стало холодно.

– Что это значит?

– По моему разумению, это может значить только одно, ваше высочество, – ответил Ганс. – Графиня шпионит за вами.

– Да неужели в России никому нельзя верить? – не сдержавшись, яростно воскликнула Вильгельмина.

– Верить вообще никому нельзя, и не только в России, – сокрушенно проговорил Ганс Шнитке, вспоминая один дождливый вечер и свой сон в карете великих князей… сон про художника Лормуа, окончившийся таким кошмарным пробуждением.

– Как это ужасно, – шепнула Вильгельмина, и ее глаза налились слезами. – Но, наверное, ты прав. Однако если бы я не знала, что могу верить тебе и графу Андрею, я, наверное, умерла бы…

Ганс тяжело вздохнул.

Ну что он мог сказать на это… он, который несколько дней назад продал эту молодую женщину, как говорят русские, с потрохами?! Одна радость, что его предательство – он в это искренне верил! – пошло ей на пользу. Эти деньги, которые без счета приносит граф Разумовский… Ганс догадывался, из какого источника бьет этот финансовый фонтан, догадывался, что бьет сей фонтан так щедро не без его стараний.

А знает ли Разумовский о… ну что ж, если даже и знает, он слишком умен и расчетлив, чтобы выдать Ганса. Ведь все это делается во имя пользы великой княгини Вильгельмины Гессен-Дармштадтской, а значит, и во имя его, Разумовского, пользы!

– Во всяком случае, понятно, что больше вы не можете верить своим фрейлинам, – настойчиво сказал он.

– Девкам этим, неотесанным княжнам, я никогда не верила, – грубо отозвалась Вильгельмина. – Однако фрау Румянцева, казалось, была искренне ко мне расположена… Она, такое впечатление, очень стыдилась тех способов, какими сделала карьеру при дворе ее золовка, графиня Брюс…

– Теперь понятно, что верить нельзя и ей, – сокрушенно кивнул Ганс. – Если осмелюсь дать совет… – он нерешительно умолк.

– Боже мой, – воскликнула Вильгельмина, – да что ты все время запинаешься, говори впрямую, я же сказала, что доверяю тебе, как себе, даже больше, чем себе самой!

Ганса Шнитке утешало только то, что если Иуда продал Христа за тридцать сребреников, которые положил в свой карман, то его тридцать сребреников так или иначе обогатили карман Вильгельмины.

– Вы должны сами подыскать себе фрейлин, – сказал он.

– О, я не раз думала об этом, но как это сделать? – горько усмехнулась она. – Это было непременным условием еще до свадьбы – штат прислуги я подбираю какой угодно, но фрейлины будут около меня только русские. Немок сюда и близко не подпустят.

– Я это прекрасно понимаю, – кивнул Ганс, – однако вы должны найти именно русскую… Я слышал о некоей девице по имени Алымова…

– О, как же, я видела ее у императрицы, – вспомнила Вильгельмина. – Но ее опасно близко подпускать, это ставленница Екатерины.