Против правил - Ховард Линда

В жизни Рула произошел еще более серьезный переворот. Он выжил во Вьетнаме, но иногда казалось, что домой вернулась только его оболочка. Темные глаза больше не смеялись, а только с грустью смотрели вокруг. Раны на теле зажили, превратившись в шрамы, но душевная боль изменила его навсегда. Он никогда не говорил об этом. И вообще редко разговаривал. Замкнувшись в себе, Рул чаще всего глядел на людей тяжелым невыразительным взглядом, и вскоре превратился в изгоя.

Он много пил, сидя в одиночестве и монотонно вливая в себя алкоголь, с отрешенным и неподвижным лицом. Для женщин он, естественно, стал даже более привлекательным, чем раньше. Некоторые из них не могли противиться ауре опасности, окутывающей его как невидимый плащ. Каждая мечтала оказаться той волшебницей, способной утешить его, излечить и избавить от кошмара, в котором он жил.

Рул ввязывался в одну переделку за другой. Отец выгнал его из дома, и никто не горел желанием нанимать молодого человека на работу; владельцы ферм и торговцы сговорились, чтобы избавиться от соседства с ним. Однако Рул каким-то образом находил деньги на виски и иногда исчезал на несколько дней, и тогда ходили слухи, что он куда-то уполз и умер. Но вопреки всеобщим мечтам, он всякий раз вновь появлялся. Чуть более худой, чуть более осунувшийся, но живой.

Враждебность по отношению к нему неизбежно должна была перерасти в откровенное насилие – со слишком многими женщинами он связывался, со слишком многими мужчинами вступал в перепалки. Однажды Уорд Донахью обнаружил его в канаве на окраине города, избитого кучкой подонков, решивших, что он заслуживает наказания, и такого худого, что кости просвечивали сквозь кожу. Рул молчал и был полон желания выжить, его глаза сверкали на спасителя с мрачным вызовом, несмотря на невозможность встать. Ни слова не говоря, Уорд, поднял молодого человека на руки, как ребенка, положил в свой пикап и привез к себе на ранчо. Через неделю Рул с трудом заполз на лошадь и начал вместе с Уордом объезжать хозяйство, выполняя тяжелую, но необходимую повседневную работу – осматривал изгороди, восстанавливал поломанные участки и загонял на место отбившихся животных. В первые дни он был настолько слаб, что пот лился с него градом даже при простых движениях, однако он с мрачной решимостью продолжал трудиться.

Рул прекратил пить и снова начал нормально питаться. Он стал сильнее и набрал вес, как от еды, так и от тяжелой физической работы. И никогда не говорил о том, что произошло. Исключая необходимые разговоры по делу, остальные работники ранчо сторонились его, оставляя в полном одиночестве, однако Рул был нелюдимым и в лучшие времена. Он работал, ел и спал, и, о чем бы ни попросил его Уорд Донахью, мог в лепешку расшибиться, лишь бы выполнить поручение.

Привязанность и доверие между двумя мужчинами бросались в глаза, и никто не удивился, когда Рула назначили управляющим, после того как его предшественник нашел себе новое место в Оклахоме. Как говорил Уорд любому, кто хотел его слушать, Рул от природы имел чутье во всем, что касалось лошадей и рогатого скота. И Уорд ему верил. К тому времени наемные рабочие уже начали привыкать трудиться плечом к плечу с Рулом, и переход произошел мирно.

Вскоре Уорд скончался от обширного инсульта. Кэтрин и Рики находились в то время в школе, и Кэтрин до сих пор помнила, как удивилась, когда Рул приехал, чтобы забрать ее с уроков. Он вывел ее на улицу и там сообщил о смерти отца, а затем держал в своих объятиях, пока она лила горячие слезы от горя, и его худая мозолистая рука приглаживала ее тяжелые, цвета красного дерева, волосы. Раньше Кэтрин немного побаивалась Рула, но в тот момент цеплялась за него, инстинктивно находя утешение в его суровой силе. Отец доверял Рулу, так почему она должна сомневаться?

Из-за этого заранее предопределенного доверия Кэтрин почувствовала себя вдвойне преданной, когда Рул стал действовать так, будто он владелец ранчо. Никто не мог занять место ее отца. Как он посмел хотя бы даже пытаться? Но все чаще и чаще Рул садился за стол в доме хозяев. В конце концов он полностью туда переселился, обосновавшись в угловой спальне для гостей, из которой открывался вид на конюшни и подсобки. Особенно раздражало Кэтрин, что Моника даже не пробовала заявить свои права, а позволила Рулу поступать как ему угодно во всем, что касалось ранчо. Будучи одной из тех женщин, которые бессознательно полагаются на любого мужчину, оказавшегося поблизости, она, конечно, не могла ему противостоять. Оглядываясь назад, Кэтрин осознавала, что Моника оказалась совершенно беспомощна, когда дело доходило до вопросов, связанных с хозяйством. Однако у нее не имелось другого дома ни для себя, ни для Рики, так что вдова была обречена на чуждую ей жизнь. К тому же ей совершенно не хватало упорства, чтобы справиться с таким человеком, как Рул, – одновременно и решительным, и опасным.