Гордая бедная княжна - Картленд Барбара

– Я был уверен, что оно понравится ему, – сказал герцог.

Они вошли в столовую. Герцог уже знал, что Милице понравились превосходные блюда его повара. Но она все еще поглядывала на него с испугом в глазах.

Герцог старался беседовать с ней о том, что больше всего могло заинтересовать ее, а к концу ужина они еще и оживленно поспорили.

Он словно разговаривал с Гарри или с кем-либо другим из своих близких друзей и не мог припомнить ужина в обществе дамы, за которым он бы с таким удовольствием беседовал на темы, не касавшиеся их лично.

Однажды во время беседы Милица развела руками и сказала:

– Вы так много знаете, что мне становится стыдно за свое невежество. Пожалуйста, скажите, какие книги я должна прочитать, чтобы быть более эрудированной.

– А вам хочется спорить?

Обычно большинство женщин предпочитали соглашаться с ним, тем самым завоевывая его расположение.

– Папа всегда говорил, – ответила Милица, – что споры помогают яснее выразить мысли, анализировать их, потому что порою мы ленимся это делать, если не высказываемся вслух.

– Сейчас вы как раз заставляете меня заниматься этим, – сказал герцог.

– Но ведь вам представляется столько возможностей выражать свою точку зрения.

Герцог вопросительно поднял брови, и она объяснила:

– Вы можете выступать в палате лордов, и я уверена, что принимаете многих государственных деятелей и политиков, что делал и папа до революции.

Она вздохнула и сказала:

– Если бы только я была тогда постарше и могла бы слушать, о чем они говорили!

– Вам еще встретится немало мужчин, которые с радостью будут говорить, если вы будете слушать их, – ответил с иронией герцог.

– Может быть, я глупо поступала, не присоединяясь н вам и вашим друзьям, когда вы приглашали меня, – сказала она тихим голосом.

Герцог же подумал, что будь она с его гостями, то разочаровалась бы в их беседах.

Долли всегда заботилась о том, чтобы при ней никогда не заводили политических или интеллектуальных дискуссий. Они старались перещеголять друг друга веселыми байками.

Его разговор с Милицей разительно отличался от всего того, что звучало в салоне в предыдущие вечера.

Они продолжали беседовать и после того, как стюарды убрали со стола, и герцог потягивал бренди, который предпочитал портвейну.

Наконец почти с неохотой они встали из-за стола и покинули салон. Герцог почувствовал, что Милица опять держится неуверенно.

– Наверное, папа… заснул, – сказала она, – может быть, мне тоже… надо идти… спать.

Она нерешительно выговаривала слова, и герцог понимал, что княжна боится того, что может произойти теперь.

– Пожалуй, это хорошая мысль, Милица, – отвечал он. – День был длинный, полный треволнений, вы наверняка устали.

Она смотрела на него вопросительно, и он добавил:

– Надеюсь, что завтра утром вы позавтракаете со мной около половины девятого, если это не слишком рано для вас?

– Я проснусь намного… раньше, – сказала она с легкой дрожью в голосе. – Спокойной ночи… ваша светлость!

– Спокойной ночи, Милица! – серьезно сказал он.

На следующий вечер, когда они сели ужинать, герцог понял, что княжне не терпится начать разговор о его поездке в Индию. Он был уверен, что днем она обдумывала, в какой области на сей раз ей предстоит «заимствовать у него знания».

Не на все ее вопросы у него были ответы, но герцогу вновь доставляло удовольствие общение с нею.

Ему было лестно, что к нему относятся как к кладези всякой премудрости, а комплименты, которые он слышал от Милицы, еще не делали ни Долли, ни кто-либо еще из его обожательниц.

Наконец, когда надо было пожелать друг другу доброй ночи, герцог не сомневался, что Милица гадает, как он сейчас поступит, и уверяет себя, что в любом случае обязана будет повиноваться ему.

Он проводил княжну по коридору до ее каюты, но вновь только попрощался с нею, не пытаясь прикоснуться к ней, и дал понять, что не увидит ее до следующего дня.

И вот она стояла рядом с ним, облокотившись о поручни, и напоминала герцогу дикого зверька, который начинает доверяться ему, но все еще держится настороженно.

– Как все прекрасно! – сказала Милица, словно разговаривала сама с собою.

Она любовалась солнечными лучами, рассеивающими утренний туман над гладью моря.

– Я всегда считал, что русские острее воспринимают красоту и во всем остальном тоже гораздо чувствительнее, чем другие люди, – заметил герцог.