Неотразимая - Харт Кэтрин

Вплоть до этой самой ночи, когда она, брошенная и подавленная горем, лежала одна в облезлой комнате гостиницы Ричмонда, Джейд ни разу не пожалела о своем решении отдаться Сину. Ни разу за все прошедшее время, четырнадцать прекрасный дней и ночей, наполненных восхитительной страстью и торжественными обещаниями, у нее не возникло и тени подозрения, что он способен на такой обман. Для нее их любовь, слияние их сердец и тел было столь драгоценным, столь незыблемым, что казалось даже слишком прекрасным, чтобы быть реальностью.

И теперь ей придется сполна заплатить за свою наивность. Она оказалась одна в чужом городе, без друзей и без гроша в кармане. Как она переживет это? Син не оставил ей ни монеты, чтобы можно было купить еду или дальше снимать их комнату в гостинице. И смывшись втихаря, он наверняка не удосужился оплатить их счет здесь. И сейчас ей предстояло сделать то же самое, иначе она рискует быть арестованной и заключенной в тюрьму.

— Будь ты проклят, Син О'Нилл! — тихо выругалась она. — Будь проклят навечно.

Подавив подступившие слезы, Джейд поднялась и стала складывать свои вещи в наволочку. Случайно скользнув взглядом по потрескавшемуся зеркалу над столиком, она увидела в своих глазах застывшее выражение опустошенности и отчаяния после этой прошедшей ночи. Ее заплаканное лицо покрылось пятнами, а глаза распухли от слез.

Взгляд в противоположную сторону отметил, что мягкий, серый рассвет уже забрезжил в темном окне. Наступало утро нового дня, а Джейд не имела ни малейшего представления, как проживет его. Он должен был стать днем ее свадьбы, но несколько резких грубых слов превратили ее мечты в пепел, а ее — из жены в брошенную женщину.

Глава 2

Джорджтаун, Кентукки, сентябрь 1866 г.

Священник Мэттью Ричарде сжался в кресле перед камином в своем кабинете и провел дрожащей рукой по своему бледному лицу.

Господи, думал он, как хорошо, что я не верю в совершение самоубийства, для этого, наверняка, должен быть какой-то особый день. Вот общий итог двадцати шести лет моих горестей и испытаний на этой земле.

Его голова откинулась на спинку кресла, словно он хотел дать возможность отдохнуть своему ослабевшему телу. К несчастью, он не мог сделать того же со своим рассудком, со своими мыслями. Тяжелый вздох вырвался из самой глубины его нывшей груди.

— Почему, Синтия? Почему все должно было случиться именно так?

На самом деле Мэтт не ожидал получить ответ так же, как не надеялся, что у него будет много времени для жалости к себе. Детям вскоре понадобится его внимание, и он вряд ли сможет рассчитывать хоть на несколько минут одиночества.

Так продолжалось вот уже три дня, с тех пор как ему сообщили о смерти его молодой жены. С того самого момента он был окружен доброжелательными и сочувствующими прихожанами, толпы которых, казалось, явились позаботиться о нем, в то время как сам он просто оцепенел от шока после смерти Синтии и не мог ничего делать. Они приносили обеды, пекли пирожки и присматривали за детьми, пока он сам не будет в состоянии делать все это. Они ухаживали за животными и следили за домом, вычистив его до блеска. Они даже предложили пригласить другого священника для совершения похоронного обряда, если это облегчит состояние Мэтта.

Мэтт твердо отказался. Синтия была его женой, и он сам совершит похоронный обряд.

Хотя он не говорил об этом вслух, в глубине души он чувствовал, что должен отдать ей эту последнюю дань уважения. Поэтому сегодня он стоял перед друзьями, членами семьи и соседями возле открытой могилы и усыпанного цветами гроба и прощался с женщиной, которая в течение трех лет была его женой.

В толпе присутствовавших на похоронах, заполнивших потом его дом, он не мог найти себе ни покоя, ни секунды уединения, когда он мог бы действительно погоревать об ее уходе. Он говорил правильные слова, пожимал сотни рук, даже пытался облегчить скорбь, которую, как он знал, испытывали другие после ухода этой женщины из их жизни. Но время для его собственного, личного горя еще не наступило, хотя ему казалось, что огненные иглы впились в его сердце, а горячие соленые слезы застилали глаза.

Наконец ушел последний плакальщик. Остались только Мэтт, двое пожилых слуг и дети. На какое-то мгновение воцарилась странная тишина, довольно редкое явление в этом шумном суетливом доме. Но Мэтт знал, что Эдна и Джордж собрали двенадцать детей в кухне на ужин и, вероятно, убедили их всех, или по крайней мере старших, понять ситуацию и не шуметь хоть некоторое время. Дать ему возможность побыть наконец одному.