И только сердце знает (том 2) - Линдсей Джоанна

— Вы вовсе не потеряли былую удаль, если вы именно это имеете в виду. Она и мной не была особенно заворожена, когда впервые увидела.

— И все же, Ранульф, ты не выслушал меня. Леди может быть самой ворчливой и сварливой женщиной на свете, но рыцарь никогда не должен отчитывать ее или оскорблять, и уж особенно в чьем-либо присутствии.

— Вы снова о галантности? — проворчал Ранульф. — Ас чего это вы взяли, что я был обучен подобным вещам в Монтфорде? Уверяю вас, таких тонкостей там не преподавали.

Хью вспыхнул:

— Говорю тебе, Ранульф, я и понятия не имел, что за человек был этот Монтфорд, по крайней мере до того дня, когда впервые не встретил его в день твоего посвящения в рыцари. Мой отец занимался устройством твоего воспитания. С давних времен лорд Монтфорд был его другом, и отец заверил меня, что с тобой будут обращаться как нельзя лучше и ты получишь превосходное образование. Мне лгали даже о твоих успехах, уверяя, что никакими особенными способностями ты не обладаешь. Вот почему я был так удивлен твоему столь раннему посвящению в рыцари. Мне самому исполнилось 19, когда я стал рыцарем, даже мой отец был поражен твоей сноровкой и несомненным талантом воина.

— Полагаете, мне есть дело до того, что думал старик? — Ранульф не мог более скрывать горечь, переполнявшую все его существо. — За все те годы, когда он приезжал в деревню, чтобы осведомиться о моем развитии, я не слыхал от него ни единого доброго слова, ни…

— Что ты сказал? — резко прервал его Хью.

— Неужели маленький мальчик не мог рассчитывать хоть на одно нежное слово или ободряющий взгляд деда?! — воскликнул Ранульф.

— Господи милостивый! Да что ты такое говоришь, Ранульф? Он и понятия не имел о твоем существовании. Тебе было уже девять лет, когда он сказал мне о тебе, и он клялся, что сам только что узнал об этом.

— Ранульф настолько опешил, что просто стоял и смотрел на отца, чувствуя, как все тело его разрывается на части. Мгновенно исчезли и горечь, и досада на него, ибо отец не мог обманывать сына в том, что даже не знал о его существовании в первые годы его жизни. Никогда прежде не думал Ранульф, что отец может просто не подозревать о его существовании. Неужели он все же ничего не знал?! Но дед! Он-то знал о внуке! Однако Ранульф забыл про другие разочарования и долгие годы несправедливости, что постигли его в Монтфорде. Нет, не забыл. Все остальное было просто совсем не так важно.

Стараясь ничем не выдать своих чувств, Ранульф сказал:

— Он лгал.

— Он не стал бы! — вскричал Хью.

— Отлично, — вздохнул Ранульф, слишком изможденный, чтобы спорить. — Я лгал.

Следы невероятного душевного страдания отразились на лице Хью, и он тяжело покачал головой.

— Нет. Я знаю, что ты не лжешь. Господи! А я-то удивлялся, почему ты был так холоден и, замкнут со мной, когда мы впервые встретились! Отец сказал мне тогда, что это естественно, что и ты ничего не знал обо мне. Он сказал, что тебе необходимо время, чтобы свыкнуться с этой мыслью…

— Да, а потом последовали те долгие семь лет привыкания, которого вовсе и не было. С того самого дня как я узнал, кто мой отец, я узнал и что такое отец, а также и то, что он не хочет признавать меня.

Хью побледнел, услышав в его словах неприкрытое обвинение.

— Неужели именно так ты и думал?

— А что еще должен был я думать? Я жил на вашей земле, в вашей деревне. Еще прежде чем развилось мое тело, сделавшее меня вашей точной копией, все жители местечка знали о том, что я ваш незаконнорожденный сын.

Рейна услышала достаточно, даже более чем достаточно. Она вернулась для того, чтобы пригласить их к столу, пока обед не остыл, но вместо этого просто стояла и слушала, уверенная, что они оба были слишком поглощены своим мучительным экскурсом в прошлое, чтобы заметить ее или кого бы то ни было еще. Однако она не могла продолжать слушать, не могла вынести всего того, что уже услышала, и не думала, что Ранульф мог. Лицо его было отрешенным. Все невзгоды и ужасы одинокого детства как в зеркале отражались в его голосе, глазах, каждом слове. Все существо его разрывалось от невыносимой боли, и она чувствовала это. О! Как она ненавидела его боль! Как ненавидела она его отца за то, что он причинил ее! Ранульф страдал несравненно больше, чем раньше, когда все, что он чувствовал к своему отцу, была лишь страшная ненависть.

Рейна не могла избавить своего мужа от этой боли, однако она могла помешать ей еще сильнее сжать своими смертельными тисками сердце Ранульфа.