Спальня королевы - Бенцони Жюльетта

И действительно, зеркало очень скоро ей это подтвердило. Жаннетта укутала свою хозяйку в длинный шелковый черный плащ с капюшоном на бархатной подкладке, укрывавший девушку с головы до пяток. Потом оделась сама. Речь, конечно, даже не шла о том, чтобы Сильви отправилась одна. Она еще недостаточно взрослая… и вообще! Жаннетта на всякий случай подождет ее в карете.

Отлично зная порядки во дворце и располагая возможностью войти и выйти, когда им угодно, женщины без помех добрались до церкви Сен-Жермен-дОксерруа. Там их на самом деле ждала карета с гербом Вандомов. На козлах сидел Пикар, один из кучеров герцогского дома.

— Вот видишь, ты вполне могла отпустить меня одну, — проворчала Сильви, садясь в карету.

— И позволить вам ехать по Австрийской улице без защиты и в вашем-то возрасте? И думать об этом забудьте! Куда идете вы, туда и я!

Было приятно чувствовать, что о тебе так заботятся. Сильви нашла пальцы своей спутницы и пожала их. Тем временем карета тронулась, но вместо того чтобы свернуть налево к улице Сент-Оноре, лошади повернули вправо. Сильви отдернула занавеску и спросила у Пикара:

— Куда вы меня везете?

— Туда, куда мне приказали вас привезти, мадемуазель. Будьте любезны, не открывайте больше занавесок!

К нетерпеливому ожиданию прибавилось еще и любопытство. Неужели Франсуа ждет Сильви в своем собственном доме? Что у него может быть такого «тайного», чтобы он не мог навестить ее в Лувре и все рассказать? Или… Может быть, ему захотелось провести с ней время наедине? Как это было бы чудесно! При этой мысли Сильви порозовела от возбуждения, и дорога сразу показалась ей бесконечной.

Жаннетта украдкой все же приоткрывала занавески, чтобы иметь представление о том, куда они едут.

— Мы едем в какое-то место в квартале Марэ, — шепнула она. — Ой! Я вижу башни Бастилии и огни, которые там зажигают по вечерам!

Почти сразу же экипаж свернул в узкую улочку, а затем в едва освещенный дворик у небольшого особняка, еще меньшего, чем дом де Рагнеля. При стуке лошадиных копыт ворота открылись и немедленно захлопнулись снова. В неярком свете, льющемся из дверей, размытой тенью нарисовался силуэт лакея. Сильви вышла из кареты одна и направилась к нему. В прихожей не оказалось почти никакой мебели, кроме сундука, на котором стоял подсвечник с тремя свечами. Его и взял лакей, чтобы проводить гостью. Они прошли по дряхлой лестнице, где ступеньки немилосердно скрипели и трещали. Потом свернули в узкую галерею, от обтрепанных гобеленов тянуло сыростью. Сильви никак не могла понять, что Франсуа, всегда само воплощенное великолепие, делает в подобном месте. И тут перед ней распахнулась дверь.

Обстановка сразу изменилась. Девушка оказалась в огромном кабинете, обитом по стенам кожей из Кордовы, позолоченной и расписанной узорами. Здесь недалеко от стола с остатками ужина стояли, как в гостиной, уютные кресла. Сильви оглядела эту картину суровым взглядом. Она, разумеется, знала о почти скандальном аппетите Франсуа, но тогда он мог бы и ее пригласить.

Лакей вышел, оставив ее в одиночестве. Сильви повернулась на каблуках, чтобы оглядеть каждый уголок комнаты. Ей пришлось смириться с очевидным. Кроме нее, в кабинете никого не было. Она села в кресло, потом заметила маленькую корзинку с черешней и, взяв горсть ягод, попробовала их. Косточки и хвостики она бросала в камин, где разожгли огонь, чтобы спастись от влажной прохлады вечера. Слишком взволнованная предстоящим свиданием, Сильви смогла днем проглотить только кусочек печенья.

Черешня оказалась просто восхитительной, но, пока она ее ела, Сильви чувствовала, как внутри нарастает недовольство. Почему Франсуа заставляет ее ждать? Она взяла еще несколько ягод и только собралась снова сесть в кресло, как скрытая в резной стене дверь открылась. Вошел мужчина, но это был вовсе не Франсуа. Перед Сильви стоял сам герцог Сезар.

От удивления и особенно от разочарования Сильви стремительно вскочила, забыв о хороших манерах. Черешня посыпалась на пол:

— Как? Это вы? — воскликнула девушка, не сумев справиться с собой.

Герцог Сезар явно не рассчитывал на такой прием. Намеренно задерживаясь, он рассчитывал, что девчонка при его виде растеряется от страха и уважения. Но она смотрела на него горящими от ярости глазами и, похоже, даже не собиралась его приветствовать, как положено.

— Если бы я этого не знал, я бы поинтересовался, где вас воспитывали, дочь моя. Где же хорошие манеры, которые так старалась вам привить герцогиня?

Сильви поняла, что ей нужно уступить. Если она станет упорствовать, это ни к чему не приведет. Перед ней стоял человек, которого она никогда не любила, но ведь он отец Франсуа и все-таки ее благодетель. К нему необходимо отнестись с должным уважением. С очаровательной грацией Сильви присела в реверансе.

— Герцог! — произнесла она. Рассерженный герцог не собирался помочь ей встать, и девушка добавила, пытаясь смягчить его раздражение:

— Вы должны понять мое удивление. Я получаю записку от Ф… от герцога де Бофора, лечу сюда и…

— ..и встречаете меня. Я понимаю, какое впечатление это на вас произвело, но мне необходимо было с вами поговорить.

— В таком случае, зачем же пользоваться именем вашего сына? Вам достаточно было позвать меня, и я бы немедленно пришла.

— Возможно, но не наверняка. С другой стороны, записка могла случайно попасть не в те руки. А я хотел бы напомнить вам, что король запретил мне не только появляться при дворе, но даже жить в Париже. Да встаньте же вы, черт побери!

— С радостью, герцог! — облегченно выдохнула Сильви, уже чувствовавшая, что вот-вот упадет. Она осталась стоять и смотрела прямо на него. С некоторой грустью девушка осознала, что изгнание, пусть и такое роскошное, не пошло ему на пользу.

В сорок три года Сезар Вандомский казался сильно попорченным временем, постаревшей копией Франсуа. Он не расплылся только потому, что, как и все Бурбоны, оставался сумасшедшим охотником, а длительные прогулки верхом и упражнения со шпагой сохранили ему стройность и упругие мышцы. Зато на лице отразились следы всех страстей и пороков, мучивших этого человека.

Как и его младший сын, герцог Сезар был высок ростом и обладал фигурой атлета. Как и у Франсуа, у него был крупный нос и голубые глаза его отца Генриха IV, но со временем они налились кровью, рот стал вялым, его некогда великолепные зубы пожелтели, а белокурые волосы не только поседели, но и поредели. На носу появились прыщи — следствие неумеренного пьянства. Что делать в деревне после охоты? Только пить. Да еще потакать своему слишком сильному пристрастию к мальчикам. Он их щедро вознаграждал, слишком щедро, проделывая в своем состоянии изрядные прорехи, вызывающие опасение. К тому же его постоянно грызла тоска по Бретани, его любимой провинции, где он чувствовал себя королем. Титул правителя Бретани ему вернули, а вот должность нет. Ему даже запретили туда возвращаться. А этот рожденный на земле человек, сын уроженки Пикардии и уроженца Беарна, привязанного сердцем к каждой частичке своего завоеванного в боях королевства, обожал море. Единственная страсть, которую герцог Сезар передал по наследству младшему сыну Франсуа.