Кровавая месса - Бенцони Жюльетта

21 июня Жоэль Жуан, которого Лаура послала за покупками, внезапно исчез. Лауру заранее об этом предупредили, поэтому она не стала его искать, а лишь испытала чувство огромного облегчения. Теперь ее ничто не будет отвлекать от ожидания чудесного события, которое ей предстоит пережить с наступлением сумерек.

В этот день летнего равноденствия было холодно и сыро. Луна в последней четверти появлялась только к утру и не могла помешать заговорщикам. К шести часам вечера тридцать человек под командованием Кортея вышли из секции Лепелетье. Тридцать похожих друг на друга фигур с ружьями на плечах стройной колонной шли по бульвару по направлению к Тамплю. Собирался дождь, поэтому солдатам приказали надеть форменные накидки поверх синих мундиров с белыми ремнями, что было на руку заговорщикам.

Жан де Бац – или вернее солдат Национальной гвардии Форже – шел вместе со своими товарищами. Он старался ни о чем не думать, сознавая, что должен сыграть свою роль как можно лучше. И все же, когда они проходили мимо ворот Сен-Дени, Жан не смог удержаться и взглянул на угловой дом на улице Луны. Барон снова вспомнил тот день пять месяцев назад, когда он стоял с подзорной трубой в воротах этого дома и тщетно искал в толпе знакомые лица. Потом появилась зеленая карета, в которой короля везли к эшафоту. Жан вновь услышал тот страшный рокот барабанов и свой собственный крик. Он призвал тогда замеревших от ужаса людей спасти своего монарха, человека доброго и справедливого, виноватого только в том, что не позволил стрелять в свой народ... И с прежней силой в его душе вспыхнули ярость и отчаяние. Но на этот раз у него все должно получиться!

Под веселую дробь барабана гвардейцы шли вдоль бульвара. Прохожие приветливо поглядывали на них, мальчишки пытались пристроиться к колонне и прошагать рядом хоть несколько шагов. Наконец они подошли к башне Тампля, и начались обычные формальности. Сверху спустился караул, бесстрастному с виду Кортею сообщили пароль. Пока уходили те, чья смена закончилась, часть пришедших расположилась в зале на втором этаже, остальные поднялись наверх. В этот момент появился Мишони, пожал руку Кортею и поприветствовал остальных. Управляющий тюрьмами улыбался – все шло на удивление гладко.

Внезапно раздались отчаянные крики, рыдания, топот ног – Тизоны узнали о том, что их дочь исчезла. Супруги сбежали вниз по лестнице; казалось, они сошли с ума. Жена плакала, захлебываясь слезами, муж требовал, чтобы их отпустили искать их бедную Пьеретту. Тизонов постарались успокоить, но ничего не помогало. Наконец Мишони с досадой произнес:

– Идите, но возвращайтесь поскорее, иначе придется и вас искать. Пропустите их!

Стражники, не принимавшие участия в заговоре, с удивлением смотрели на Кортея и Мишони. Откуда вдруг такая снисходительность? Впрочем, репутация обоих не вызывала у них никаких сомнений. Кругом было так тихо и спокойно, а в помещении для стражи – так душно и жарко... Стражники с удовольствием отправились бы пропустить по стаканчику в одну из таверн, во множестве открывшихся вокруг Тампля. В конце концов, кому они могли понадобиться ночью? Посоветовавшись, несколько стражников решили попросить разрешения выйти. Им его охотно дали.

Время шло. В полночь де Бац и те, кто тоже участвовал в заговоре, должны были подняться к женщинам и надеть на них накидки, выданные сегодня вечером. Маленького короля де Бац решил вынести сам, прижав его к себе, спрятав под широкой накидкой. Людовик XVII даже для своего возраста был маленьким и легким, а в башне и днем было не слишком светло...

Оставалось еще одно препятствие в лице некоего Симона, но от него решили избавиться попозже. Этому бывшему башмачнику лет пятидесяти всегда не везло. Башмачник из него вышел никудышный, тогда он решил стать «ресторатором» и открыл харчевню, но и она не приносила никакого дохода. В довершение ко всему он овдовел и остался с дочерью на руках. Неудачи озлобили Симона; во всех своих бедах он был склонен винить «господ», которые притесняют простой народ и наживаются за счет бедняков. Симон ненавидел королевскую власть и увидел в революции возможность как следует устроиться в жизни.

А потом впервые в жизни Симону повезло. Ему удалось снять квартирку – которую с трудом можно было так назвать, поскольку она состояла из одной комнаты и двух закутков без окон, – в двух шагах от квартала, где обитали Дантон, Марат, Фабр д'Эглантин и некоторые другие республиканцы. Он завел с ними дружбу, и вскоре его новые друзья дали ему пост комиссара Коммуны, который должен был заниматься в основном Тамплем. Это позволяло Симону, по его же собственным словам, наслаждаться в течение всего дня унижением «австриячки, еще двух гарпий и волчонка». Под защитой Марата и Робеспьера Симон чувствовал себя неприкосновенным и беззастенчиво этим пользовался.