Костер на снегу - Райан Нэн

— Что-то случилось. Костер На Снегу, — сказал он без предисловий. — Расскажи, что тебя гнетет!

Натали не удивилась. Старый индеец всегда очень чутко угадывал ее настроение, как если бы они жили, думали и чувствовали в едином ритме. Задав свой вопрос, он замолчал, терпеливо ожидая ответа. Узловатые пальцы играли лапой барса.

Разумеется, рассказать все было просто невозможно, а едва начав, уже нельзя было бы остановиться, поэтому Натали заверила старика, что случившееся — ее личная проблема и что ему совершенно не о чем беспокоиться. В эти заверения она вложила весь свой артистический талант, так жестоко высмеянный Кейном, а затем перевела разговор на погоду.

Тахома нахмурился, тряхнул седыми патлами и мрачно провозгласил, что духи зимы вырвались на свободу из своего снежного заточения. Рано или поздно они снова будут туда изгнаны, но до той поры многое успеет случиться — и хорошее, и плохое.

Шаман оставался на ранчо до темноты, потом попрощался и исчез, словно растаял во мраке, еще более густом из-за снега с дождем. Натали снова осталась одна, перебирая в памяти некоторые моменты его визита.

Пока она рассказывала о Дне Эльдорадо, старик кивал и улыбался, однако улыбка исчезла, стоило только ей упомянуть, что к ужину она ждет Эшлина. Натали попыталась исправить дело, пригласив Тахому разделить с ними трапезу, но уродливое лицо окаменело, черные глаза утратили всякое выражение и в ответе прозвучало категорическое “нет”.

Старый шаман не выносил лорда Блэкмора и даже не пытался этого скрывать. Когда эти двое впервые встретились — Натали попыталась подружить двух близких ей людей, — между ними сразу словно разверзлась пропасть, заполненная таким холодом, что Натали просто физически ощущала его. Антипатия была взаимной, хотя Эшлин это всячески отрицал. Тахома же почему-то несколько раз спрашивал у нее, есть ли у графа брат. Когда Натали поинтересовалась об этом у Эшлина, тот заключил ее в объятия, нежно поцеловал и ответил: “Конечно, нет! Я единственный представитель рода!”

Натали долго стояла у окна в глубокой задумчивости. Ее огорчала откровенная неприязнь старого шамана к Эшлину, особенно потому, что, как правило, он был снисходителен к человеческим слабостям. Тахома хорошо разбирался в людях, и то, что он чуждался графа, наводило на мысль, что он усмотрел в Эшлине Блэкморе нечто отвратительное, что укрылось от самой Натали. При упоминании этого имени он уходил в себя и отказывался поддерживать разговор.

А вот Кейн ему бы понравился!

Мысль эта явилась незваной, словно подсказанная кем-то со стороны, и по спине у Натали прошел холодок. Если ее подсказал Тахома, подумала она, значит, не такой уж он знаток человеческой натуры! Ведь Кейн Ковингтон — настоящее исчадие ада!

А примерно в миле от того места, где Натали стояла у окна, вглядываясь во тьму, через дождь и снег “исчадие ада” неслось на своем верном жеребце. Низко надвинув шляпу, а ворот подняв как можно выше, Кейн то и дело понукал Дьявола. После изнурительного дня на Промонтори-Пойнт он возвращался в Клаудкасл.

Потребность видеть Натали Валланс, держать ее в объятиях постепенно становилась для него чем-то вроде наваждения, и в этот день Кейн вознамерился дать выход вожделению у девочек Молли Мэдисон. Это был бордель с самой солидной репутацией в городке, с самыми привлекательными, воспитанными, жизнерадостными и здоровыми проститутками — именно то, что ему и требовалось.

Кейн уже подъезжал к Клаудкаслу, когда резко похолодало. Дождинки, замерзая на лету, достигали земли колючими ледяными иглами. Щеки жгло от их уколов, руки коченели даже в перчатках. У красивого трехэтажного здания Кейн торопливо спешился, предоставил Дьявола заботам слуги и направился к ярко освещенному порталу.

На стук молоточка появилась сама мадам. При виде Кейна дежурная улыбка на ее лице потеплела. Такого рода клиент был куда предпочтительнее старателей, неряшливых и грубых даже тогда, когда у них водились деньги.

— Мистер Ковингтон, не так ли? Входите же, на улице такой холод!

Другой слуга принял у Кейна верхнюю одежду и повесил ее, предварительно хорошенько встряхнув.

— Ах, сэр, — сказала мадам, игриво постучав по груди гостя сложенным веером, — девочки только и говорят о том, когда же вы наконец уделите им внимание! Воображаю, как они обрадуются!

Она поманила Кейна за собой в неярко освещенное помещение с пышной отделкой и тяжелыми пурпурными драпировками. В углу тапер наигрывал на пианино приятную мелодию, в которую самым естественным образом вплетались женский смех, перезвон бокалов, дразнящий шепот.