Богиня зеленой комнаты - Холт Виктория

Он поморщился: без сомнения, лорд Чатман, первый лорд Адмиралтейства, или еще какая-нибудь важная персона, которая будет читать ему нравоучения, или хуже того.

— Пусть войдут, — сказал он.

Они вошли. Он посмотрел на них и, узнав, издал радостный крик и бросился в их объятия.

— Если ты не смог приехать в Лондон, — сказал принц Уэльский, — нам с Фредом не оставалось ничего другого. И вот мы здесь. Правда, Фред? Мы приехали в Плимут.

Братья смеялись и тормошили друг друга. Уильям был растроган и не скрывал своих чувств, и, видя это, принц Уэльский не стал сдерживать слез, которые у него всегда были наготове.

— Конечно, мы приехали. Мы не могли тебе позволить умереть от скуки в Плимуте. Ты что, забыл наш старый девиз?

— Нет! — воскликнул Уильям. Фредерик одобрительно улыбнулся.

— Вместе мы непобедимы! — сказал он.

В Плимуте было немало веселья — город праздновал пребывание трех принцев, один из которых был наследником престола. Принц Уэльский и его братья посетили судоремонтный завод, к огромной радости горожан, которые тысячной толпой приветствовали их.

В пригороде Плимута — Стоунхаусе — проходили многолюдные балы и приемы. Где бы ни появлялся принц Уэльский, всюду тотчас же возникала атмосфера утонченности, и Плимут стремился доказать, что может принять членов королевской семьи так же хорошо, как Брайтон или Челтенгем, Уортинг или Уэймаус. В Лонг-Рум в Стоунхаусе принц Уэльский танцевал с дамами, и братья не отставали от него: устраивали скачки, играли в карты — через три дня Плимут был наполнен таким же весельем, как Брайтон или Лондон.

Уильям чувствовал себя счастливым в обществе братьев — он получил то, ради чего стремился домой и что, казалось, он потерял. У него было прекрасное настроение. Будучи единственным моряком в семье, он чувствовал себя в Плимуте, в отличие от братьев, как у себя дома. Его манера рассказывать о кораблях приводила принца Уэльского в восторг и вызывала его восхищение. В сопровождении своих братьев Георг разъезжал по городу в экипаже, и ему доставляло удовольствие видеть, с какой радостью люди стремятся хоть одним глазом взглянуть на своего будущего короля. Георг был очарователен, обходителен и остроумен.

Так они провели три дня. За это время Уильям успел влюбиться.

Это была прелестная девушка по имени мисс Уинн, и все обратили внимание на эту влюбленность, потому что в Лонг-Рум они весь вечер танцевали только друг с другом. Поэт Питер Пиндар, склонный отмечать своими стихами все более или менее значительные события, посвятил ей четверостишие, в котором не преминул отметить, что принц-моряк, которого удерживают силой вдали от лондонских соблазнов и грехов, и в Плимуте нашел объект нежной страсти. Стихи передавали из рук в руки, пирушки и развлечения трех братьев обсуждались повсюду. Когда слухи о них докатились до короля, ярость его была беспредельна.

Его сыновья смеются над ним, жаловался он; от волнения он лишился сна. Королеве казалось, что его состояние ухудшается и приближается страшная развязка.

Принца Уэльского и герцога Йоркского проводили из Плимута салютом.

После их отъезда в Плимут пришел корабль капитана Горацио Нельсона, и в течение нескольких недель Уильям был совершенно счастлив. Общество этого блестящего моряка доставляло ему огромное удовольствие, хотя и совсем по-другому, чем общество братьев. Слушая Нельсона, Уильям совершенно забывал о своей привязанности к мисс Уинн; он снова заинтересовался флотом и стремился с готовностью во всем подражать Горацио Нельсону.

Адмиралтейство сочло своевременным проведение некоторых акций, и Уильям был направлен на корабль «Андромеда», получив приказ плыть в Галифакс.

Волнение королевы по поводу здоровья короля становилось все сильнее, хотя она старалась скрывать его и от короля, и от всех остальных. Когда он сам был достаточно бдителен, ему удавалось до некоторой степени контролировать свои припадки, но королева боялась, что наступит время, когда он совсем не сможет владеть собой.

Он постоянно пребывал в состоянии возбуждения. Он не мог оправиться после потери американских колоний, винил себя за это страшное поражение — и не без оснований, кроме того, поведение сыновей было для него источником раздражения и постоянных волнений. Иногда он вскакивал среди ночи, крича: «Он женат на этой женщине? Это правда, что она католичка, а, что?» Практически все, что он говорил, было выражено в форме вопроса, который непременно заканчивался «а, что?», и все его слушатели постоянно испытывали неловкость, ибо не знали наверняка, ждет ли король ответа.