Песня сирены - Холт Виктория

Я повернулась к Мэтью.

— Я думаю, ваша собака завтра сможет ходить, я приведу ее вам.

— Это замечательно. Сможем ли мы когда-нибудь отблагодарить Дамарис? спросила Мэтью его мать.

— Дамарис не нужно говорить, как высоко мы ценим то, что она сделала. Она это знает. Она спасла бы любого воробья, найденного у изгороди.

Домой я ехала взволнованная. Я понимала, что взволновало меня не столько то, что я нашла владельца собаки, сколько возвращение Мэтью.

Радость моя улетучилась, когда я вошла в дом и увидела в кухне Мэри Рок с опухшими от слез глазами. Она бросила на меня укоризненный взгляд. Именно я нашла капкан и сообщила о том, где он был найден. Если бы я могла предвидеть реакцию отца, я бы не стала об этом рассказывать, но сейчас бесполезно было говорить об этом Мэри.

За ужином я не стала упоминать о том, что нашла владельца собаки, ибо в присутствии отца мы не касались вопроса о собаке. Он все еще был сердит, неумолим и, как мне кажется, сам от этого страдал.

Я все же упомянула о собаке, когда мы с матерью пошли наверх спать.

— Кстати, Мэтью Пилкингтон приехал навестить свою мать и, ты знаешь, это его собака.

— Как странно, — тихо сказала она.

Казалось, новость ее не обрадовала.

На следующий день я отправила собаку в Грассленд. Она явно обрадовалась, когда вновь увидела хозяина: залаяв от радости, она прижалась к нему носом, в то время как Мэтью встал на колени и ласкал ее. Мне кажется, что именно в этот момент я в него влюбилась.

Мы можем очень сильно влюбиться в четырнадцать лет, а мне скоро должно было исполниться пятнадцать. Госпожа Леверет сказала моей матери, что в некотором отношении я старше своих лет: я была очень серьезной. Мне кажется, у меня было страстное желание быть любимой. Конечно, все люди хотят, чтобы их любили, но Карлотта так сильно затмевала меня, я так остро сознавала ее превосходство, что, как мне кажется, я нуждалась в любви больше, чем другие.

Я редко привлекала чье-либо внимание, а теперь я им упивалась.

У нас с Мэтью было так много общего: так же, как и я, он любил своих собак и лошадей, мы могли говорить о них часами. Мы любили ездить верхом. Я чувствовала, что начинаю даже проявлять интерес к одежде, которой Мэтью придавал такое большое значение, а я никогда прежде особенно не придавала большого значения тому, как я одета. Я всегда знала, что сколь великолепным ни было бы мое платье, Карлотта будет выглядеть привлекательнее меня даже в самой простой одежде.

Все изменилось с тех пор, как Карлотта уехала. Я скучала, временами мне очень хотелось быть с нею, и в то же время я не могла не понимать, что если бы она была здесь, я не смогла бы жить такой увлекательной жизнью и ощущать собственную значимость. Мэтью дал мне понять, что я интересна. Он был очень рад, что я спасла его собаку, уверенный, что это прекрасное существо погибло бы, если бы осталось в капкане. Он все время говорил мне о том, как это чудесно с моей стороны — спасти его собаку.

К нам присоединялась Элизабет. Бэлл тоже устраивалась рядом, прислонившись к коленям Мэтью и глядя на меня с выражением признательности в умных глазах.

В разговоре выяснилось, что мой отец узнал, кто поставил капкан, и был очень сердит. Он вновь запретил всем посещать этот участок.

— Это совершенно нетронутый, заросший участок земли, не так ли? спросила Элизабет. — Зачем он его так отгородил?

— Я думаю, он его для чего-то предназначал и очень рассердился, что Джекоб Рок его ослушался. На самом деле, отец уволил его.

— Куда же он пойдет? — спросила Элизабет. Я чувствовала себя очень несчастной в этот момент, и она сказала:

— О, бедняга… Я понимаю, что он не прав, ослушавшись хозяина… и я терпеть не могу капканы, но из-за такого небольшого, проступка…

— Это не похоже на моего отца! — воскликнула я. — Он всегда был так добр к тем, кто на него работает, и известен справедливостью по отношению ко всем. Так скорее мог бы поступить мой дед, который часто резок, но отец… Но так или иначе, он не собирается менять своего решения.

— Бедный Джекоб! — сказала Элизабет. Несколько дней спустя я увидела Мэри Рок в саду, когда набирала воду. Она совершенно изменилась: улыбалась чуть ли не язвительно.

Я почувствовала облегчение, решив, что отец сменил гнев на милость; вероятно, он хотел их только предупредить. Он позволил им день или два считать, что они уволены, а потом взял их обратно. Он очень настаивал на полном послушании, считая его необходимым.