Цыганский барон - Мартин Кэт

Слуги подняли его. Пусть тело маркиза было бессильно, о глазах пылала решимость.

— Ну? — произнес маркиз.

— Что «ну», отец? Не передумал ли я насчет этой девчонки Каммингов? Я уже сказал, что ее приданое меня не интересует. Так же, как и ваше наследство. Я не женюсь на ней. Ни сейчас, ни потом.

— Почему? Объясни, по крайней мере. Ее деньги удвоят состояние Грэвенвольдов. Твой долг как наследника сделать выгодную партию для семьи.

Старик не убеждал, а приказывал.

— Ты знаешь, почему я отказываюсь. Мы уже много раз говорили об этом.

— Потому что ты до сих пор мстишь? Мстишь за мать? Все эти твои причуды — полнейшая глупость. — Кровь прилила к щекам старика. — …Мы оба знаем о моих ошибках. Мне нужно было лучше обращаться с тобой, проследить за тем, чтобы тебя не обижали. Но все это в прошлом. Впереди у тебя вся жизнь, жизнь богатого человека. У тебя будет все, что могут дать человеку деньги и власть. Я прошу одного — позаботиться о будущем Грэвенвольда.

Старик закашлялся. Доминик не отрывал взгляда от лица маркиза. Как всегда, оно сохраняло своевольно-упрямое выражение. По-прежнему для него не существовало ни других людей, ни иных мнений.

— Нет, — ответил сын.

Отец откинулся на подушки.

— Ты трудный человек, Доминик, но не дурак. Женись. Дай мне умереть спокойно.

«Спокойно», — с горечью повторил про себя Доминик. Знала ли покой его мать? Ее угораздило влюбиться в маркиза, когда пиндары остановились в его фамильном владении в Йоркшире. Она провела с ним ночь и родила сына. Через год она допустила еще большую глупость. Вернувшись в Англию, она рассказала своему возлюбленному о его сыне, показала ему родинку на теле мальчика — Крест Эджемонтов, маленький пурпурный знак в виде полумесяца, отметину, передаваемую Эджемонтами из рода в род на протяжении уже шести поколений.

Глупышка, она думала, что он возьмет их к себе и они будут вместе. Но маркиз отказался признать сына и прогнал цыган со своих земель. Для Персы это было страшным ударом. Она, конечно, понимала, что маркиз на ней не женится, но она верила, что он ее любит, что он будет гордиться их ребенком.

— Покой и понимание ты найдешь лишь в одном обществе — твоего создателя, дьявола. Я тут ни при чем.

Маркиз побагровел от гнева.

— Убирайся! — проскрежетал он, указав трясущимся белым перстом на дверь. — Не смей возвращаться в эту комнату, пока не согласишься жениться!

— Вот логичный итог, — желчно заметил Доминик и, презрительно взглянув на старика, ушел.

Этот разговор оказался последним. Через два дня маркиз умер.

В камине догорал огонь. Доминик сидел в кресле. Погруженный в собственные мысли, он машинально перебирал бахрому обивки подлокотников. Обычно в этой комнате, отделанной деревянными панелями, со множеством книг, он чувствовал себя, как в убежище. Он приходил сюда зализывать раны, здесь был уголок мира во враждебном окружении Грэвенвольда, место, куда он уходил после яростных стычек с отцом.

Сегодня и здесь он не находил покоя.

Со дня смерти отца прошло несколько недель. Казалось бы, сейчас он должен был почувствовать себя свободным, враждебность, которой дышали даже стены, должна была исчезнуть, но нет. Домиником овладела необъяснимая хандра. Погода за окнами становилась все лучше: цветы благоухали, небо сияло голубизной, но Доминика это не радовало. Он отгородился от дневного света тяжелыми мрачными портьерами.

Доминик потягивал бренди и смотрел на тлеющие угли. Он чувствовал опустошение. Отца не стало, а вместе с ним не стало и человека, па которого можно было рассердиться или обидеться. Сейчас злость ела Доминика изнутри, понемногу глодала его, Словно кислота, разъедала душу, проникала в мозг.

Доминик вздохнул и откинулся на спинку кресла. С момента возвращения в Англию его не покидало ощущение, что мир его как-то потускнел. Цыганская жизнь отошла в прошлое, оставался лишь Грэвенвольд — слуги, земли, ответственность. Пусть у него не будет наследника, но, пока он жив, Доминик не собирался уклоняться от обязательств хозяина поместья.

И Кэтрин тоже осталась в прошлом. Доминик обратился за помощью к Харвею Малькому, тому самому человеку, которого послал к нему в свое время отец, но ни он, ни сыщики с Боу-стрит так ничего и не выяснили. Доминик уже начал сомневаться в том, что Кэтрин вообще добралась до Англии, и мысль о том, что она может сейчас страдать, заставляла его терзаться.