В Ночь Седьмой Луны - Холт Виктория

Я как бы со стороны услышала свой голос.

– Это ужасно! Мясники!

Схватив Фрица за руку и отбросив брезент, я потащила его прочь от места бойни.

О Дагоберте я забыла. Моей единственной мыслью было состояние Фрица, настроение которого так совпадало с моим. Убийство загнанных под пули прекрасных, ни в чем не повинных существ потрясло меня, как никогда.

Я нашла лошадей, человек, их охранявший, с удивлением глядел на нас.

– Мы возвращаемся в Клоксбург, – сказала я ему. – Сходите и попросите молодого господина Дагоберта немедленно прийти сюда.

Фрица трясло, когда он садился на пони. Я надеялась, что мне удалось скрыть свое волнение. Вскоре вернулся с Дагобертом один из лесников, тот выглядел ошеломленным.

– Папа очень рассердился, – сказал он, когда мы отъехали.

Я надеюсь, что не показала им своего смятения. Я чувствовала, что они оба внимательно смотрят на меня: Фриц – как на спасительницу, в возможности которой он сомневался; Дагоберт – как на отчаянную незнакомку, поведение которой скорее объяснялось невежеством, а не мужеством.

Обратный путь в Клоксбург прошел в полном молчании. После прибытия я отправилась в свою комнату, и сразу в дверь постучалась фрау Грабен.

– Вы покинули павильон! Никому не позволено выйти из павильона до того, как его покинут члены семьи герцога.

– Мы ушли!

Несмотря на то, что она считала, что я совершила совершенно непростительный проступок, она не смогла скрыть своего удовольствия. На ее лице было то же выражение, что и в тот вечер, когда, придя к ней в гости; я удивилась, увидев пауков в тазике.

– Счастье, что там не было герцога.

– Я, должно быть, совершила государственное преступление.

– Очень серьезный проступок.

– И что же теперь сделают со мной? Расстреляют?

Она улыбнулась.

– Не знаю, что будет. Увидим. Я слышала от Дагоберта, что его отец разгневался не на шутку. Я бывало звала этих мальчишек Доннер и Блитцен (Гром и Молния). Никто не впадал в такую ярость, как Фредди. Настоящий гром. А принц во всем был как молния: брался за все и через минуту затухал. Да, я звала их Гром и Молния.

– Предположим, меня попросят уехать.

– Посмотрим, – сказала фрау Грабен.

Затем она заговорила о своих подопечных – кузенах графе и принце. Таких детей больше не было. Одни проказы. Я поняла, что принц был ее баловнем. Маленькая Молния был чуть привлекательнее молодого Грома.

Но мне было не до воспоминаний. Я думала о том, что со мной будет, и почти уверилась в мысли, что мне предложат собрать вещи и убраться. Графу, понятно, не захочется держать дерзкого нарушителя этикета в роли воспитателя его детей.

Я отправилась в комнату в башне. Она в какой-то степени вносила успокоение в мою душу. Я взглянула на долину, на город, где происходило стрелковое торжество, на лес – место отвратительного побоища, и отчаянная грусть охватила меня. Если мне придется уехать, я никогда не получу ответа на мучивший меня вопрос. Появление фрау Грабен в лавке и мой приезд в Германию напомнили: мне встречу с Ильзой – та же режиссура. В них было нечто нереальное. Они походили на фантастические приключения, в которых участвовали лесные боги и герои. Я изменилась с тех пор, выросла из легкомысленной девчонки, заблудившейся в тумане, и чувствовала, что сумею раскрыть тайну Ночи Седьмой луны и внести, наконец, покой в свою душу. В случае отъезда всем моим надеждам пришел бы конец. Возможно, я могла бы поехать в Далменштифт и предложить свои услуги учителя английского, как предполагала когда-то. Но мне хотелось остаться здесь, я привязалась к детям, в особенности к Фрицу. Жизнь в замкнутом мирке обители не манила меня. Единственным ее достоинством была близость заколдованного леса, где некогда я вошла в сновидение... или может быть, в подлинную жизнь?

Я провела бессонную ночь, а наутро, когда мы с детьми сидели у окна в башне, увидели небольшую кавалькаду всадников, они поднимались по горной дороге к Клоксбургу.

– Это папа, – закричал Дагоберт.

Мое сердце екнуло. Граф не терял времени.

Я попросила мальчиков пойти вымыть руки и приготовиться к встрече гостя и отправилась к себе, готовая ко всему.

Меня пригласили в Рыцарский зал. Покинув крепость, я пересекла внутренний двор замка и вошла в Рандхаусбург. Колени мои дрожали, но я шла с гордо поднятой головой и чувствовала, как горели у меня щеки. Я надеялась, что мое волнение не бросается в глаза. Пытаясь успокоиться, я говорила себе: ну пусть меня уволят, я поселюсь пока в скромной гостинице где-нибудь неподалеку и, возможно, устроюсь преподавать в Даменштифте.