Прекрасная Катрин - Бенцони Жюльетта

Обсушив и согрев Арно, его осторожно перенесли в постель как раз в ту минуту, когда Жак Кер, вернувшись, объявил, что сейчас придет доктор. Готье и двое слуг унесли лохань, полную грязной воды. Молодого человека уложили на белые простыни, и теперь его трагическая худоба и изможденность еще больше бросались в глаза. В ванне Сентрайль собственноручно побрил своего друга, чье прекрасное лицо напоминало теперь череп, обтянутый кожей, на которой синели крохотные шрамы от ударов шпагой, полученных в многочисленных боях.

Он выглядел юным и беззащитным и в своей неподвижности походил на каменную статую, вырезанную в могильной плите. Катрин, чей взор туманился слезами, словно вновь видела раненого рыцаря, лежавшего на фландрской дороге. Тогда он тоже был неподвижен, но тело его не утеряло силы и мощи. Сраженный рыцарь был полон жизни, и чувствовалось, что едва он придет в себя, как сразу бросится в битву. Теперь Арно спал, казалось, вечным сном. Катрин, изнемогая от бессилия помочь ему, отдала бы все оставшиеся годы жизни, лишь бы он открыл глаза и улыбнулся ей.

Она очнулась от своих горьких размышлений только при появлении в комнате совершенно нового персонажа. До этой минуты она не замечала никого и ничего, видя только Арно, от которого не могла оторвать тоскующего взора. Где-то далеко была Сара, сидевшая возле кровати, и откуда-то доносилось шумное дыхание Сентрайля. Однако вошедший в комнату человек мог бы привлечь и самое рассеянное внимание. Он был высокого роста, очень худой и слегка сутулый; на узком желтом лице выделялись пунцовые толстые губы, длинный орлиный нос и глубоко посаженные пронзительные глаза под угольно-черными бровями. Длинные волосы, заплетенные в какие-то странные косички, падали на его худые плечи, соединяясь с бородой цвета воронова крыла. На нем был поношенный широкий плащ черного цвета, на котором ярко выделялся зловещий желтый ромб. Катрин ошеломленно уставилась на эту нашивку, а вновь пришедший, проследив за направлением ее взгляда, издал короткий сухой смешок.

– Вас страшат сыны Израиля, мадам? Клянусь, что не убивал ни одного христианского младенца и не пил его кровь, если, конечно, вас пугает именно это…

Катрин не успела ничего ответить, потому что за спиной еврея раздался спокойный голос Жака Кера.

– Нет лучшего врача в нашем городе, чем Рабби Моше бен Иегуда. Он закончил университет в Монпелье. Надеюсь, он сумеет помочь моему гостю. Что до меня, то я неоднократно обращался к нему, зная его ученость и мудрость.

– Неужели нельзя было позвать врача-христианина? – сделав недовольную гримасу, спросил Сентрайль. – Я слышал, что мэтр Обер…

– Мэтр Обер всего лишь самодовольный осел, который довершит то, что не сумели сделать палачи Ла Тремуйля, – отозвался меховщик. – После арабов на втором месте в искусстве медицины находятся иудеи, последователи салернской школы. В Салерно, как вы знаете, работал знаменитый Тротула.

Пока Жак говорил, Моше бен Иегуда, слегка пожав плечами, подошел к постели больного и, сощурив глаза, стал изучать его.

– Он без сознания, – прошептала Катрин, – иногда открывает глаза, но ничего не видит. Бормочет что-то непонятное и…

– Я знаю, – прервал ее врач, – мэтр Кер уже все объяснил мне. Отойдите в сторону… Я должен его осмотреть.

Катрин нехотя подчинилась. Ее пугал этот высокий черный человек, склонившийся над Арно, и приход его казался ей дурным предзнаменованием. Он так походил на злого духа! Однако она вынуждена была признать, что врач он весьма искусный: его тонкие длинные пальцы быстро обежали все тело раненого, задержавшись на вздувшихся рубцах от плети, из которых некоторые гноились, а другие кровоточили. Глухим голосом он потребовал воды и вина, что было исполнено мгновенно. Сара и Маго, как и Катрин, смотрели ему в рот, ловя любое его распоряжение.

Он тщательно промыл пальцы в воде, прежде чем положить их на лицо Арно. Катрин видела, как он приподнял веки и долго рассматривал незрячие глаза больного, а затем слегка присвистнул.

– Это… это опасно? – робко спросила она.

– Не знаю, что вам сказать. Несколько раз я сталкивался со случаем слепоты вследствие тюремного заключения. Полагаю, виной тому недоброкачественная, чтобы не сказать отвратительная пища, которой потчуют пленников. Гиппократ называл эту болезнь Кератис.

– Вы хотите сказать, что он так и останется слепым? – вмешался Сентрайль, и в голосе его прозвучал такой ужас, что Катрин невольно протянула ему руку, чтобы успокоить.