Дочь обмана - Холт Виктория

— Полагаю, что император Наполеон III очень популярен здесь, во Франции.

— О, да. Но и у него есть враги. У какого правителя их нет. Императрица Евгения прекрасна и обворожительна. У них есть сын — наследник. Так что все идет хорошо. Они добры и красивы, и где бы они не появлялись, народ с радостью приветствует их. Робера и меня иногда приглашают на придворные церемонии, и там нас всегда встречают с отменной любезностью.

— Значит, все идет хорошо.

— Кто может поручиться, что так будет всегда? Мы помним, что еще не так давно страна переживала революцию. Такое долго не забывается.

— Но сейчас для этого нет причин.

— Люди всегда находят причины, — рассудительно заметила Анжель. — Но что за унылую тему для разговора мы выбрали! Все из-за этого оружия. Я посоветую Роберу убрать его и взамен повесить гобелены. Они гораздо привлекательнее. Так вот, это главный зал. Если не считать убранный очаг, в остальном он сохранился почти без изменения.

— Он выглядит очень внушительно.

— А там — кухни. Мы, я думаю, туда не пойдем, чтобы не мешать слугам.

Мы поднялись наверх, и она провела меня по нескольким комнатам. Все они были убраны в том же стиле, что и комната, выделенная для меня. Окна в большинстве из них были закрыты ставнями.

Мы опять поднялись по лестнице и оказались в галерее, на стенах которой висели картины. Мы остановились перед ними, и она показала мне портреты членов семьи, среди них — Робера и себя.

— Это мой муж, — продолжала она. — А это — Жерар.

Я задержалась перед портретом Жерара. Он заинтересовал меня больше, чем другие, потому что Жерар был жив, и я, возможно, увижу его.

На нем был темный сюртук с белым галстуком. Почти черные волосы оттеняли бледность кожи. Его синие глаза напомнили мне Мари-Кристин. Естественно, что они похожи, она ведь его дочь. В его глазах сквозила та же скрытая тревога, какую я заметила у нее. Как будто их обоих что-то гнетет или даже преследует. Анжель спросила:

— Тебя заинтересовал мой сын Жерар?

— Да. Он выглядит несчастным.

— Это было ошибкой — писать портрет в то время. Но все уже было договорено заранее. Он написан Аристидом Данже. Тебе знакомо это имя?

— Нет.

— Он сейчас один из самых модных у нас художников. Да, было ошибкой писать его тогда, вскоре после…

— После чего?

— Он тогда только что потерял свою молодую жену. Это было ужасное время.

— Я понимаю.

Мы перешли к другому портрету.

— Это наш отец, мой и Робера.

Пока мы бродили по галерее, мысли мои все время возвращались к Жерару.

— Она ведет на Северную башню, — объяснила Анжель, когда мы подошли к винтовой лестнице. — Здесь обычно располагается Жерар, когда приезжает в Мезон Гриз. Ему нравится это освещение — северный свет. Оно идеально подходит для его работы.

— Можно пройти туда?

— Ну, конечно.

Мы подошли к двери на самом верху лестницы. Она открыла ее, и мы оказались в просторной комнате с несколькими окнами. В глубине стоял мольберт, к стене были прислонены картины.

— Большей частью он работает в Париже, — объясняла Анжель. — Так что здесь он редкий гость. Но когда приезжает — в его распоряжении эта башня. Здесь есть и спальня, и другие комнаты. Поэтому мы называем Северную башню его студией.

— Вы, наверное, скучаете по нему, раз он так долго живет в Париже?

Она пожала плечами.

— Ему так лучше. Там у него друзья, коллеги. А здесь — эти воспоминания.

— Его жена была, наверное, очень молода, когда погибла.

Анжель кивнула.

— Они оба, когда поженились, были молодыми. Сейчас Жерару тридцать два. Она умерла три года назад. Мари-Кристин тогда исполнилось девять лет. Значит, когда она родилась, Жерару было двадцать. Он тогда был слишком молод. И Анри, мой муж, и я — мы были против этого брака, но… — она опять передернула плечами. — Сейчас у него есть любимая работа, своя жизнь там, в Париже. Так лучше. Ехать обратно сюда — о, нет! Здесь ведь все и случилось…

Я кивнула. Я хорошо знала, что такое воспоминания.

Потом я заметила еще один портрет. Интересно, кто бы это мог быть, подумала я, прежде чем задать вопрос. Она была очень красива необузданной цыганской красотой, с каштановыми волосами и яркими светло-карими глазами. Своенравный капризный рот и дерзкие глаза делали ее еще более привлекательной.

— Это Марианна, — сказала Анжель.

— Марианна?

— Да, жена Жерара, мать Мари-Кристин.

— Она очень красива.