Антик с гвоздикой - Мельникова Ирина

Потрясенная до глубины души подобным вероломством, Наташа не нашлась что ответить и молча прошла в гостиную. Комнату освещали свечи, в камине полыхал огонь, а стол был накрыт то ли для позднего ужина, то ли для раннего завтрака. В серебряном ведерке со льдом покоилась бутылка шампанского. Наташа усмехнулась. Ей еще не приходилось пить вино на рассвете. Впрочем, она многого не успела попробовать в своей жизни. Но вместо негодования испытывала сейчас совсем другие чувства. Князь, конечно же, опять провел ее, но она отнюдь не жалела об этом. Честно сказать, Наталья огорчилась бы гораздо сильнее, если он просто-напросто довез бы их с Павликом до «Антика» и распрощался.

Но князь повел себя именно таким образом, о котором она могла только мечтать, но ни в коем случае надеяться. И, опустившись в кресло, Наталья принялась ждать Панюшева, замирая от каждого постороннего звука. Наконец послышались его шаги. Наташа поднялась навстречу, и князь, недолго думая, обнял ее.

— Наташа, радость моя, солнышко! Как я скучал по тебе! — Он целовал ее и все шептал и шептал ласковые слова, а она умирала от нежности к нему и тоже что-то шептала в ответ. Им уже не хватало объятий и поцелуев. Князь поднял ее на руки и отнес в спальню…

И через мгновение они забыли обо всем, Наташа вскрикивала и стонала от восторга, а то вдруг стыдливо зажимала ему рот ладонью и просила: «Тише, Павлик проснется!» И тут же забывала об осторожности, слишком уж необычны и сладки были ощущения, которые она, казалось, никогда не испытывала в своей жизни. А может, просто забыла, что была когда-то счастлива, только слишком маленьким оказалось ее счастье, слишком недолгим…

Его руки были горячими и смелыми, они ласкали и тешили, и Наташе чудилось, что ее тело парит в воздухе. А душа, та и вовсе взмыла к облакам, когда он осторожно и нежно взял ее. Тут она потеряла способность не только дышать, но и соображать что-либо. Простыни сбились, подушки свалились на пол, и когда возлюбленные вновь вернулись с небес на землю, оказалось, что оба лежат поперек кровати, рука князя покоится у Натальи на груди, а она обнимает его за талию.

— Сейчас я принесу шампанское, — сказал Григорий и сел на постели. На нем не было ничего, кроме ее медальона. И Наташа потянула за цепочку.

— Отдай, — попросила она тихо. — Я потеряла его в прошлый раз.

Князь перехватил ее руку.

— Откуда он у тебя?

— Подарок. — Наташа тоже села. И князь покорно опустил голову, когда она снимала с него медальон. И когда он улегся на свое законное место в ложбинке между ее грудей, князь осторожно погладил его пальцем.

— Расскажи. Пришло время.

— Хорошо, — произнесла она без малейшего испуга. — Ты должен это знать.

Он обнял ее, и они снова легли. Рука князя мягко поглаживала ее грудь, и Наташа впервые за многие годы поняла, что наконец обрела то, что искала и не могла найти всю свою жизнь, — искреннюю и взаимную любовь.

И, самое главное, она ничего не боялась и совсем не испытывала стыда, когда рассказывала ему ту историю, из-за которой чувствовала себя обиженной и обманутой последние десять лет. Рассказывала о том, как после свадьбы, на которой молодой муж смотрел на нее с откровенной ненавистью, молодоженов на трое суток самым настоящим образом заперли на замок в супружеской спальне. И там она провела самые счастливые дни и ночи в своей жизни. Их страсть была безумной, они любили друг друга неистово, но только муж за все это время не произнес ни единого слова, а ставни на окнах были плотно закрыты, так что завтракали, обедали и ужинали они почти в кромешной темноте. Но Наталья была настолько неискушенным созданием, что даже не подозревала о чьем-то злом умысле. Она все принимала за чистую монету. Впрочем, какое ей дело было до подобных странностей, если все эти три дня и три ночи она рождалась и почти умирала в руках своего мужа и думала, что это будет продолжаться вечно.

Но на четвертое утро она проснулась в постели одна. В спальне было светло, а горничная подала ей будничное платье и сказала, что ее ждут к завтраку.

С помощью Глафиры Наташа быстро оделась и не находила себе места, пока та причесывала ее. Она просто изнывала от нетерпения. Молодая жена успела соскучиться по мужу и горела от желания скорее увидеть его.

Наконец волосы были уложены в прическу, букли на висках завиты. И Наташа сорвалась с места.

— Где граф? — выкрикнула она на пороге.

— В своей спальне, — ответила горничная. — Он там с бароном.

— Своей спальне? — Наташа замерла и уставилась на Глафиру. — Разве…

Та пожала плечами:

— Это — ваша спальня, а его сиятельства — в другом крыле.

Но и это не удивило юную графиню. Мало ли какие порядки могли царить в ее новой семье. А она готова была подчиниться любым, даже самым нелепым.

Подобрав юбки, она почти летела по коридорам. И вдруг увидела куафера графа. В руках у того был его саквояж со щипцами для завивки волос и усов, пилками, ножницами и прочим снаряжением, с чьей помощью парикмахер превращал любую невзрачную физиономию в произведение искусства.

Он зашел в одну из комнат, Наташа скользнула следом. И увидела мужа. Он сидел на стуле по пояс обнаженный, а барон фон Кромм натирал его спину какими-то благовониями. Их приторно-сладкий запах витал в воздухе. Наташа поморщилась и весело заявила:

— Барон, пойдите прочь, я хочу поцеловать своего мужа.

Федор дернулся, словно его ударили кнутом. Барон тоже вскинул голову. И Наташа в ужасе отшатнулась. Такая дикая, почти нечеловеческая ненависть читалась на лицах обоих.

— Вон! Вон отсюда! — завизжал исступленно граф и застучал ногами, как маленький капризный ребенок.

— Пошла прочь! — замахал на нее руками барон. — Убирайся!

Испуганный куафер вжался в угол и прикрыл голову саквояжем, когда граф сорвался с места и, подхватив увесистую трость, бросился на жену. Но она лишь вскрикнула, когда он ударил ее по плечу. И застыла на месте от ужаса, уставившись на его обнаженную грудь. У графа она была абсолютно чистой, как у новорожденного младенца, в отличие от той, которую она недавно ласкала. Пальцы ее путались в жестких и густых зарослях, в которых она любила зарыться лицом, а иногда так и засыпала…

Наташа закричала и от боли, и от отчаяния одновременно. Комната поплыла перед глазами. Очнулась она уже в своей постели с мокрым полотенцем на голове. В спальне никого не было. На столике рядом с кроватью стоял остывший завтрак. Наташа обвела бессмысленным взглядом комнату и перевела его на балдахин над своей головой. И снова закрыла глаза. Она ничего не понимала, но чувствовала, что с ней совершили что-то безобразное, грязное, несправедливое…