Несущая свет. Том 1 - Гиллеспи Донна

Деций отдавал себе отчет в том, что принял ее беды и невзгоды так же близко к сердцу, как свои собственные. И это не могло не удивлять его. «Как могла эта девочка за такое короткое время заставить меня до такой степени проникнуться ее судьбой?»

Глава 6

При свете факелов соратники Бальдемара сели по коням, но все еще не трогались в путь, замерев на фоне вырисовывающегося в сумерках скелета недостроенного дома вождя. Они нетерпеливо ждали, пока послушницы Труснельды закончат свои магические действия и разрешат отряду выехать со двора. Женщины работали быстро и ловко: две из них натирали мазью, составленной из девяти трав, ноги лошадей, чтобы уберечь от увечий и ран, а две других обматывали волчьей шерстью сбрую для того, чтобы защитить отряд от возможной засады или другой коварной ловушки, расставленной врагом. Все двадцать пять воинов напряженно молчали, не проронив во время этого ритуала ни единого слова. Их лица казались Ауриане призрачными и бесплотными в холодных предрассветных сумерках. В глазах каждого из них ясно читался вопрос: как долго еще сможет Бальдемар сохранять привязанность к себе соплеменников, будучи неспособным из-за своего увечья вести их в бой против предателя Видо?

Ауриана сидела верхом на поджаром длинноногом гнедом мерине, украденном у римлян, как и все верховые лошади соратников Бальдемара. В холке конь был ростом почти со взрослого человека, и Ауриане было немного не по себе, когда она глядела с такой непривычной высоты на землю. Подобное чувство она испытывала в последнее время постоянно: «Меня бросили в мир взрослых мужчин в женщин слишком рано, слишком неожиданно, когда я была еще не готова», — думала она.

Когда отряд тронулся, наконец, со двора резвой рысью, Ауриана бросила украдкой быстрый взгляд на Деция, который скакал позади вместе с вьючными животными, верхом на муле. Душу Аурианы до сих пор жгли слова Деция: «Набег — дело рук римлян». Теперь ее родные места — леса и болота — казалось, таили новую опасность. Раньше это было святилище, перед которым Ауриана испытывала благоговейный ужас, которое требовало подчас страшных жертв, но которое обеспечивало взамен защиту и безопасность. И вот Деций всего одним словом превратил окружающий мир из святилища в логово беспощадного чудовища.

Витгерн скакал во главе их небольшого отряда вместе с Марагином, — ветераном дружины Бальдемара, чья борода была уже тронута сединой, — и Коньяриком, рыжебородым любителем шумных застолий, недавно принятым в число ближайших сторонников Бальдемара, но уже признанным всеми великолепным воином, искусным и отважным в бою. Рядом с ними скакал проводник — житель канабы^[10], батав с примесью галльской крови. За этой первой шеренгой скакали три Священные Жрицы, похожие на белых лебедей в полете — в своих белоснежных развевающихся одеждах. Одной из них была Хильда, которая вызвалась выступить свидетельницей поединка в Ясеневой роще и победы Аурианы; в центре скакала прислуживающая ей ученица, а третьей всадницей была сама Ауриана, переодетая в Священную Жрицу. Капюшон ее белого плаща был глубоко надвинут на лоб, скрывая лицо. Витгерн время от времени оборачивался назад, кидая на нее взгляды, полные тоски, и терзая свою душу. Однако мысль, что Ауриана находится в не менее жалком положении, чем он сам, утешала его. Потому что не позднее следующего полнолуния Видо должен был назвать ее своей дочерью.

Что же касается Аурианы, то она время от времени тоже оборачивалась назад и бросала взоры на Деция. Этот человек все больше и больше занимал ее мысли. Молодой мужчина, опытный воин и римлянин — все эти понятия слились у нее в голове, дразня воображение и разжигая интерес к Децию, пока ее невинное любопытство не переросло постепенно в чрезмерное юношеское обожание, смешанное со страхом. Несмотря на то, что этот человек был посвященным в тайны величайшей силы на земле, в секреты власти над людьми, он был одновременно таким близким и реальным со своими усталыми глазами, лицом испорченного мальчишки, который провел сегодня бессонную ночь, со своей обезоруживающей улыбкой и колючим, неподпускающим к себе взглядом. Сто раз Ауриана предостерегала сама себя: «Он — враг и к тому же раб. Он не должен интересовать тебя или того хуже ты не должна желать его. Да, именно желать! Ведь ты думаешь об этом! Ты что, с ума сошла? Он же римлянин. Вспомни, что его соплеменник сделал с твоей матерью!»