На перекрестке больших дорог - Бенцони Жюльетта

Двое палачей уже держали Катрин за руки, когда камергер, направившийся к выходу, остановился перед мнимой цыганкой, осмелившейся ударить его жену. С любопытством, не лишенным удовольствия, он следил за их схваткой и даже наклонился, чтобы помочить свой палец в лужице жидкости на полу, и понюхал ее… Теперь он решил вмешаться:

– Минуточку, пожалуйста. Эта женщина была передана мне, и я полагаю, что сам и буду ею распоряжаться… Помните, моя дорогая? Я ведь дал вам ее на время.

Катрин едва сдержалась от вздоха облегчения, но дама обратила свой гнев против супруга и, сжав кулаки, пошла на него.

– Эта грязная египтянка унизила и ударила меня, это ничтожество… И вы не хотите наказать ее?

– Я это сделаю в положенное время. А сейчас мы бросим ее за решетку. Я хотел бы прояснить некоторые вещи.

– Какие, например?

– Например… узнать, что было в этом флаконе, судьба которого так опечалила вас.

– Это вас не касается!

– Тем более это интересно. Эй, вы, посадите эту женщину за решетку. И запомните, никто не должен дотрагиваться до нее без моего приказа. Вы отвечаете за ее жизнь.

– Ах, какие предосторожности, – присвистнула с ненавистью графиня, – да простит меня Бог, эта девка вам крайне дорога!

– Богу нет дела до вас, моя дорогая, как и вам до него. Не хотела ли она вас уничтожить? Должны быть очень серьезные основания, чтобы объяснить ее ненависть к вам. Я вас слишком люблю, чтобы не выяснить эти причины… причем любыми средствами. Вы идете?

Насмешливо улыбнувшись, он предложил ей руку. Катрин подумала, что, вероятно, в эту минуту тучный камергер больше не боялся свою супругу. Он только что нашел оружие против нее и, кажется, хотел им воспользоваться.

Они направились к двери, эта странная пара, связанная крепкими узами алчности и ненавистью крепче, чем самая нежная любовь, эти зловредные призраки, вышедшие из кошмарных снов. И Катрин подумала, что самым страшным наказанием было бы запереть их вместе в маленькой комнате, где шакал и гиена пожирали бы друг друга. Жаль, что это были лишь ее фантазии! Это стало бы самым лучшим наказанием для них! Она не увидела, как они исчезли. Один из палачей опустил ей на плечо свою волосатую лапу, одетую в кожаную перчатку.

– Тебе сюда, моя красавица!

В это время его напарник отвязал неподвижное тело Феро, скользнувшее на пол с глухим стуком. Слезы жгли глаза Катрин. Этот человек любил ее, его преданное смерти тело, горячее и живое, было в ее объятиях, его бескровные, искусанные губы шептали слова любви и покрывали ее безумными поцелуями… И вот Феро превратился в окровавленное месиво, которое вскоре бросят в реку.

Представляя себе страдания Терейны, она всхлипнула и закусила губу. Человек, тянувший ее за собой, понял это по-своему.

– Плачь теперь, ты сама подписала себе смертный приговор, идиотка! Какая заноза попала тебе под ноготь, что ты связалась с этой ужасной бабой?

И поскольку Катрин не отвечала, он покачал своей большой головой, напрочь лишенной шеи и похожей на шар, поставленный прямо на плечи.

– Мне будет жалко мучить тебя, обидно избивать такую красивую девушку, как ты. Но вполне возможно, она заставит содрать с тебя три шкуры за то, что ты ей сделала.

– Она меня может только убить, – презрительно ответила Катрин, – и ничего больше.

– Убийство убийству рознь. Я предпочел бы повесить тебя, но для нее этого будет мало. Ладно… я постараюсь быть неловким, чтобы не растягивать надолго наказание.

Намерение человека было добрым, но то, о чем он говорил, было отвратительным, и Катрин плотно сжала зубы, чтобы не задрожать.

– Спасибо, – поблагодарила она.

Из низкой комнаты палач и его пленница попали в коридор, куда выходили три двери, обитые железом. Одна из них была открыта. Человек подтолкнул Катрин, и она оказалась в узкой, сырой камере. Позеленевшая кружка и кучка гнилой соломы – вот и вся обстановка. И вдобавок к ней – пара ржавых браслетов, подвешенных за цепь к стене. Немного дневного света проникало в подвал через отдушину шириной в ладонь, расположенную так высоко, что нельзя было до нее дотянуться. Отдушина выходила во двор на уровне земли, и грязная вода капала из нее вниз.

– Вот ты и у себя. Давай руки.

Она покорно протянула руки. Тяжелые железные браслеты защелкнулись на нежных запястьях. Какое-то время палач не выпускал ее руки из своих.

– У тебя красивые руки, руки благородной дамы. Да, жаль, очень жаль. Иногда и мое ремесло бывает грустным.