Слёзы Марии-Антуанетты - Бенцони Жюльетта

— Я знаю, но мы должны убедиться, что этому человеку уже нельзя помочь, что он на самом деле мертв…

— Не сомневайтесь. Достаточно посмотреть, откуда торчит нож. Он вошел в сердце…

Безмолвие неподвижной потрясенной толпы раздражало Морозини. Ему хотелось что-то предпринять! Жиль хотя бы утешал заливавшуюся слезами Леонору. Он отвел ее к каменной скамье, бережно усадил на нее и нежно похлопывал по руке. Между тем муж красавицы сохранял полное бесстрастие. Стоя в двух шагах от Альдо и небрежно опираясь на трость, он поглядывал на премьер-министра и хранителя, которые спокойно беседовали, в то время как охранники выставки торопились занять все ключевые позиции в ожидании коллег из полиции Версаля. Те не замедлили явиться. Альдо же подошел к шотландцу, чье поведение выглядело по меньшей мере странным: он даже не пытался помочь своей прекрасной супруге, а предоставил эту возможность другому мужчине, не скрывавшему своих истинных чувств.

Кроуфорд был рослым массивным человеком, у которого фигура и голова как будто принадлежали к разным историческим эпохам. Великолепно сшитый и, несомненно, английский костюм вполне соотносился с XX веком, а седеющие волосы, обрамлявшие большую лысину и спадавшие на ворот пиджака, крупный нос и живые глаза за стеклами маленьких круглых очков в золотой оправе придавали ему явное сходство с Бенджамином Франклином^[23]. Такой контраст нисколько не смущал Кроуфорда, напротив, он это подчеркивал и уверял даже, что трость с золотым набалдашником, необходимая ему из-за легкой хромоты, когда-то принадлежала отцу громоотвода, с которым он находится в отдаленном родстве.

Увидев рядом с собой Альдо, он взглянул на него поверх очков, улыбнувшись одними губами.

— Странная история, не находите? Не выпить ли нам чего-нибудь покрепче, чтобы прийти в себя?

— Почему бы и нет? В этом желании мы не одиноки…

Действительно, многие жаждущие, на короткое время забыв о буфете, поспешили вспомнить о нем. Жиль Вобрен в числе первых раздобыл бокал шампанского и теперь бережно отпаивал свою даму сердца.

Кроуфорд и Альдо едва успели опрокинуть по стаканчику, как за ними явился полицейский: на место преступления только что прибыл комиссар Лемерсье, который желал видеть всех свидетелей драмы.

— Вы здесь присутствовали, — громко заявил он. — Следовательно, не может быть, чтобы никто ничего не видел. Особенно те, кто находился рядом с несчастной жертвой. Поэтому я и мои инспекторы допросим вас поочередно, чтобы сравнить ваши показания. Это займет некоторое время, за что я прошу у вас извинения, но обойтись без этого невозможно!

Никаких возражений не последовало. Шеф версальской полиции был круглым, как шар, и с котелком на голове, что придавало ему некоторое сходство с грушей. Он был энергичен, хотя находился в дурном настроении. Поговорив всего несколько минут с премьер-министром и американским послом, он отпустил их и заявил, что ему нужны члены комитета, которые должны подняться вместе с ним в Трианон, где их допросят при закрытых дверях, чтобы никто не мешал.

Пока все возвращались к маленькому дворцу, Мари-Анжелин подобралась к Альдо и повисла на его руке с блаженной улыбкой, совершенно неуместной в данных обстоятельствах.

—Убийство! Здесь, в Версале! — весело проговорила она. — Разве это не потрясающе?

— Счастье еще, что вы не сказали «чудесно»! Неужели вам не совестно, Мари-Анжелин?

Она сморщила свой длинный нос, одновременно придерживая на завитых волосах, делавших ее похожей на барашка, соломенную шляпку, которая едва не съехала под порывом ветра.

— Вовсе нет! Я предчувствую, что нас ждет одно из наших любимых приключений!

— Говорите уж лучше «ваших». И я не вижу ничего романтичного в убийстве довольно пожилого человека, который, весьма возможно, решил просто полюбоваться на дворец.

— Ничего романтичного? А черная маска, которую комиссар положил в карман, что вы об этом скажете? Я уверена, на обороте что-то написано.

Хуже всего было то, что она, похоже, говорила правду, и Морозини сам об этом задумывался. Одаренная богатым воображением, всегда готовым воспламениться, План-Крепен, как называла ее маркиза де Соммьер, всего лишь высказывала вслух его собственные мысли. Разве не он несколько минут назад инстинктивно протянул руку к маскарадному атрибуту, появившемуся столь драматическим образом? Насколько он мог судить, жертвой оказался человек ничем не примечательный, одетый вполне прилично, чтобы не слишком выделяться в столь элегантном обществе, но без каких-либо знаков отличия. Обычная комплекция, заурядная и, пожалуй, неблагородная внешность, никаких ленточек в петлице… Кто это мог быть?