Грешная любовь - Медейрос Тереза

Испытывая острое желание скрыться от любопытных глаз, следящих за каждым ее движением, Катриона повернулась и стала пробираться к арке в дальнем конце зала.

Неожиданно звуки волынки пронзили ее до самого сердца. Катриона застыла на месте и вряд ли могла бы сделать шаг, даже видя, что ей на голову падает люстра.

Мелодия старинного инструмента своей страстной торжественностью как бы раздвигала стесненное пространство зала и превращала все звучавшее здесь до сих пор в смешное и жалкое подобие музыки.

Не веря своим ушам, Катриона повернулась в сторону, откуда лились звуки, и заметила на самом верху лестницы седого старика, изо всех сил выдувавшего шотландскую мелодию на волынке. Все присутствующие замерли от изумления. Еще больше удивилась Катриона, когда двенадцать мужчин в зелено-черных шотландских килтах и пледах промаршировали по лестнице четким военным строем, горделиво расправив плечи и высоко вскинув головы. В низу лестницы они стали в две шеренги, образовав проход для того, кто должен был спуститься вслед за ними.

Старый волынщик закончил играть, и последняя ликующая нота еще долго звучала в воздухе. Несколько мгновений все присутствующие стояли в полном молчании. Затем раздались оглушительные аплодисменты. Решив, что увиденное было заранее задуманной частью вечернего представления, мужчины принялись свистеть, топать ногами и выкрикивать «грандиозная идея» и «это потрясающе».

На самом верху лестницы появился еще один человек. При его появлении овации в зале быстро стихли.

Вскоре в зале воцарилась такая тишина, что Катриона слышала только громкий стук собственного сердца. Прямо ей в лицо пристально смотрели зеленые глаза Саймона Уэскотта.

Глава 22

Это был тот Саймон, которого она помнила со дня их первой встречи в конюшне, — чисто выбритый, ясноглазый, с аккуратно подстриженными волосами, едва доходившими до воротничка. Одежда Уэскотта ничем не отличалась бы от одежды других джентльменов на балу, если бы не одна особенность. На широком плече Саймона серебряной брошью была прикреплена ее старая любимая накидка — плед рода Кинкейдов.

Как только люди узнали Уэскотта, по залу пронесся возмущенный шепоток, быстро превратившийся в настоящую волну шума, которая перекатывалась из одного конца зала в другой.

Особенно критически настроенные представители лондонской знати не могли смириться с его незаконным рождением. Однако никому и в голову не пришло бы отрицать то, что Саймон являл собой прекрасный образец мужчины. Некоторые дамы в зале поспешно раскрыли веера и начали энергично обмахиваться ими. Другие старались ухватиться за руку любого, оказавшегося поблизости, опасаясь потерять сознание.

Как только Уэскотт начал спускаться по лестнице, направляясь прямо к Катрионе, она всерьез забеспокоилась, что может тоже упасть в обморок. Но у нее не было рядом руки, на которую можно опереться, поддержать ее некому.

Нынешний Саймон напоминал ей того морского офицера на пристани — удалой, опасный, необычайно естественный в каждом своем движении. Как никогда, он сейчас выглядел героем-победителем, решительно бросающимся в бой за положенную ему награду. Внезапно горцы двинулись с места, шагая в ногу с Саймоном, образуя посреди зала своеобразный коридор, по которому Уэскотт направлялся к оцепеневшей Катрионе.

Катриона беспокойно озиралась по сторонам, ожидая, что дядя Росс придет к ней на помощь, властно вмешается в ситуацию громогласно объявит Уэскотта последним негодяем и уведет племянницу прочь, назад к скучной жизни, в которой нет опасности вновь пострадать из-за этого сладкоречивого Адониса. Однако дядя всего лишь наблюдал за необычной процессией с таким же явным интересом, как и все собравшиеся гости бала.

Подойдя к Катрионе, Саймон остановился и посмотрел на нее, сверкая изумрудами своих зеленых глаз. Такую страсть в его глазах она помнила слишком хорошо.

Именно таким Саймон был с ней в постели — уверенным в своей удали необузданным озорником, устоять перед которым невозможно.

— Что ты здесь делаешь? — промолвила Катриона чуть слышно.

— Пришел заявить, что у тебя нет оснований, требовать развода. Как твой муж, я полностью выполнил свои супружеские обязанности, удовлетворяя тебя — и себя, кстати, — не один, а много раз.

По толпе прокатились возгласы удивления. Дядя Росс прикрыл лицо ладонью, но было невозможно понять, какие эмоции, смех или слезы, заставили графа сделать это.