Поверь и прости - Престон Холли

— Черт побери, что это вы себе позволяете? — прозвучал его вопрос.

Нет, воображение тут ни при чем, поняла Ринна. Пусть этот голос дрожит от ярости, но это тот же хриплый голос, та же протяжная манера говорить. Да, это он. Боже, это действительно он. От страха ее сердце бешено заколотилось. Она почувствовала, как покачнулась, и ее окутала полная тьма.

Резкая боль в руке, там, где он с силой схватил ее, вернула Ринну к действительности.

— Ах вы, проклятые хиппи! — кричал он, толкая ее впереди себя по направлению в дому. — Или как вы там себя зовете! Я разрешил вам разбить лагерь на своей земле и терплю ваши выходки, но, черт побери, я не позволял касаться моих лошадей!

Сквозь туман Ринна вспомнила, как мистер Мартин и Джонатан беседовали о группе студентов колледжа, расположившихся лагерем на границе их владений. Они называли себя «дети вигвама», и этот человек, видимо, счел ее одной из них. Но Ринна была слишком потрясена, чтобы разубеждать или спорить с ним. Она не сопротивлялась, пока он тащил ее к дому, и пыталась мысленно собрать воедино обрывки его фраз. Он назвал «Мартин Оукс» своей землей. Его земля? Кто же он такой?

— Чарли! — крикнул он конюху, бегущему навстречу. — Накинь узду на Экскалибура и отведи его в стойло. Теперь, когда он понял, что изгородь ему не помеха, этот чертов жеребец покроет всех кобыл на ферме. И позови Дэвида.

Ринна в замешательстве моргала глазами, пока они поднимались по ступенькам особняка. Он так крепко держал ее за руку, что ей ничего не оставалось, как бежать за ним сломя голову. Почему он упомянул Экскалибура? Она скакала на Стальном Кинжале, или, по крайней мере, так думала. Ей вдруг стала понятна горькая ирония происходящего, и чтото похожее на первые признаки истерики шевельнулось внутри. Она перепутала лошадей. А мужчина, оказавшийся отцом ее ребенка, был не кем иным, как Трэвисом Мартином. Внезапно она начала хохотать.

— Рад, что вам это кажется смешным, — пробормотал он, втолкнув ее внутрь с такой силой, что дверь затряслась на петлях. — Через несколько минут вам будет не до смеха.

— Трэвис, что, черт возьми, происходят? — Джонатан замер на пороге. — Что случилось? С Дженни все в порядке?

Вслед за ними в дверях появился Дэвид, и тут же изза угла показался мистер Мартин.

— Боже, Трэвис, отпусти ее, — приказал старик. — Разве ты не видишь, что делаешь ей больно?

— Проклятье, ты прав, я делаю ей больно, — отпарировал Трэвис, подталкивая Ринну к кабинету. — Ей еще повезло, что я не свернул ей шею. Что касается Дженнифер, то с ней все в порядке, — сообщил он, поворачиваясь к Джонатану, — но я только что поймал эту женщину, когда она перескочила через изгородь на Экскалибуре. Я вызываю полицию. На этот раз мы подадим жалобу.

— Полиция? Зачем полиция? — воскликнул Джонатан. — Они не станут ее арестовывать.

— Посмотрим!

— Трэвис, — еще строже сказал мистер Мартин. — Ты причиняешь Ринне боль. Отпусти ее сейчас же.

Они говорили в один голос, перебивая друг друга, но вдруг крики умолкли, и наступила полная тишина. Ринна прекратила свой истерический смех и теперь бесстрастно поглядывала на трех мужчин. Она отмечала каждую мелочь, но внутри нее словно все застыло, словно она не являлась участницей происходящего. Трэвис медленно отпустил ее руку.

— Ринна?

Сквозь оцепенение Ринна почувствовала на себе его пристальный взгляд и, подняв голову, посмотрела на него. Его лицо, так хорошо ей знакомое, выражало крайнее изумление. Под насупленными бровями в серых со стальным блеском глазах застыл немой вопрос. Выбившаяся прядь волос спадала на лоб. Привычным нетерпеливым движением он отбросил ее назад.

— Это Ринна Уилльямсон, учительница Дженнифер, — сказал мистер Мартин.

— Учительница? — переспросил Трэвис.

— А этот буйный маньяк — мой сын, Трэвис. — Гордость, звучавшая в голосе старика, смягчила резкость его слов. — С вами все в порядке, дорогая?

Ринна утвердительно кивнула и потерла запястье там, где пальцы Трэвиса впились в ее нежную кожу.

— Спасибо, — ответила она, — все в порядке.

Но это было не так, далеко не так. Она упала с лошади, встретила человека, которому в блаженном неведении пять лет назад отдалась, подверглась грубому обращению с его стороны — и все это в течение какихто десяти минут.