Сезон любви - Доронина Анастасия

И она изрекала истину № 3:

— В конце концов, Олюня, у тебя все закончится так же, как у тысяч и тысяч таких же несчастных: промурыжит тебя твой Вадим лет до сорока и бросит. В сорок пять лет он все еще останется видным мужчиной и найдет себе другую «понимающую душу», помоложе и покрасивее. А ты в свои сорок останешься уже окончательно и насовсем одна.

Самое обидное, что я всегда была согласна с тем, что они говорили. И… никогда не следовала Светкиным и Маришкиным советам. Не потому, что не хотела.

Не могла.

* * *

Подруги уходили, а я, словно марионетка, приклеенная невидимыми шпагатиками к своему мобильному телефону, не расставалась с ним ни на минуту, таская с собой в ванную, туалет, на лестничную площадку, когда выносила мусор, в магазин, на работу. Я прекрасно понимала бессмысленность подобного поведения и последствия своих волнений. Но ничего не могу с этим поделать.

Была и еще одна мысль, воспоминание о которой било меня наотмашь. Это были мысли о Нине — его жене.

— Ты любишь ее… все-таки любишь… или, по крайней мере, меня ты любишь меньше, чем ее… — вырвалось у меня однажды.

И выражение его лица стало отстраненно-холодным. На меня словно подул ледяной ветер.

— Оленька, мы же договорились, что никогда не будем касаться этой темы. Если тебе угодно — нет, я не люблю ее, мы по-прежнему в напряженных отношениях, мы спим в разных комнатах, нас ничего не связывает, кроме детей, мы давно не общаемся друг с другом ни на какие темы, кроме семейных и бытовых. Но она подарила мне сына и дочь, она готова, если понадобится, посвятить мне жизнь… И я не могу предать ее.

«А я, а я?! — кричала я про себя. — Разве я не готова посвятить тебе жизнь? Ты прекрасно знаешь, что я способна на это. Так почему же, зачем же, за что же ты меня предаешь?!»

Не дай бог никому познать, как это безнадежно больно — понимать вескость его аргументов и знать, что я не могу, не имею права и не смею предъявить ему какие-то претензии, упрекнуть, поторопить. Хотя я тоже была живым человеком и хотела семью, живой, наполненный теплом и уютом дом! Вадим даже не мог подарить мне единственную неотъемлемую женскую радость — ребенка. С самого начала этой связи он сказал, что этого не будет.

— Я слишком ответственный человек, чтобы позволить себе заводить детей на стороне.

— Заводят черепаху в коробочке, — робко возразила я.

— Мы не будем к этому больше возвращаться, Оленька…

Мы никогда больше не возвращались к этой теме, а заодно и ко многим другим… Через какое-то время я поймала себя на мысли, что мы с Вадимом тоже перестали общаться на другие темы, кроме «бытовых». Хотя — разве можно было сказать, что у нас был совместный быт? Но как бы там ни было, а наше общение незаметно для нас самих все чаще скатывалось до каких-то банальных и ни к чему не обязывающих фразочек типа: «Как дела?», «Да ничего, все то же. А у тебя?» «И у меня все то же…»

И его прощание: «Не звони, жена проверяет мои звонки. Я позвоню тебе завтра сам, как только найду для этого подходящее время».

* * *

Шестой год романа с женатым человеком — это солидный срок… Солидный даже для семейных пар, а что уж говорить о такой, как наша. За все это время я так и не смогла определить для себя точно, какое место занимаю в жизни Вадима. И думает ли он о нас так, как думаю я, называя нас обоих этим всепоглощающим словом «мы». Каждый раз я вздрагивала, когда Вадим — конечно, не специально, машинально даже, но от этого-то я и не могла к этому привыкнуть! — говорил: «моя семья», «моя жена», «моя теща», «мои дети»… Когда он говорил так, я старалась, чтобы он не видел моего лица. Было так больно от того, что у него есть воспоминания о своем круге близких людей, друзей и родственников, а у меня нет ничего, кроме его присутствия рядом два или три раза в неделю по два или три часа… Я просто не знала, куда деться и как назвать себя, — если «моя жена», «у нас дома», «моя теща» — все относится не к твоей с ним настоящей жизни. Вдруг возникает нереальное ощущение, что и зовут тебя так же, как и его прежнюю (или не прежнюю, а лучше, вечную!) жену, ведь он забывчив, а язык натренирован на длительно произносившееся в постели разрешенное имя. Не так уж часто это случалось, но когда он в полусне называл меня «Нина», — я готова была кричать от бессилия и дикого желания вырвать это имя из его памяти и заложить туда навеки — свое…

И я старалась жить так, как меня когда-то учила мама: ни в коем случае не разбрасываться близкими и родными людьми. В конце концов, я же сама выбрала Вадима тем, что называется «моя вторая половинка». Но ведь как тяжело жить, зная, что все это не так и рано или поздно — кто знает? — он, такой красивый и интересный, найдет себе другую родственную душу, и, действительно, останешься совсем одна — то, о чем предупреждала Маринка… И в страхе за себя и за него, за наше будущее, которого не было и не могло быть, я начала не доверять банальным вещам. Я начала дергаться всегда, даже тогда, когда он держал меня в объятиях, если в эту минуту Вадиму звонили на мобильный. Просто хотелось вырвать телефон и узнать, что там, кто пишет… И я ловила себя на том, что стала грубее с ним… И началось некое отторжение от его мира — если раньше я слушала «моя жена — моя теща — мои дети», не говоря ему ни слова, то теперь стала протестовать и даже срываться на крик: