Ах, карнавал!.. - Гордон Люси

— Никак не могу решить, как лучше, — сказала она.

— Дай-ка я попробую.

Он развернул девушку к себе и нежно коснулся ее лба и тут же ощутил под пальцами шрам.

— Прости, — сказал он.

— Больше не болит, — уверила она его. — Все давно прошло.

Хотя в душе шрам, пожалуй, еще не зажил.

— Очень заметно? — тихо спросила она.

— Нет. Только осталась тонкая линия. Совсем не видно, если не знать, что она там есть.

— Так и должно быть, — произнесла она. — Держи боль при себе, пока кто-нибудь ее не обнаружит.

Он кивнул.

— Верно, хотя и не каждому так повезет.

Пьетро снова легонько провел по шраму, потом опустил на него челку и слегка коснулся губами.

— Все будет хорошо, — прошептал он.

Понемногу жизнь вошла в привычную колею. Пьетро дал Рут ключ от двери. Теперь ей не надо каждый раз ставить его или Мину в известность насчет того, куда она пошла. Она либо приходила по мере надобности в офис, либо, оставшись дома, работала над документами или занималась итальянским. Иногда она с удовольствием шла прогуляться, чтобы получше узнать город, который успела полюбить. Будучи с Джино, она не замечала ничего вокруг, кроме него самого, и теперь наслаждалась полученной возможностью видеть достопримечательности Венеции.

Помимо туристов, в городе едва ли наберется тысяч семьдесят коренных жителей, для которых этот город, несмотря ни на что, всегда был самым прекрасным местом на земле.

Машин здесь практически нет, и люди передвигаются либо пешком, либо на лодках. Даже лифты здесь были роскошью.

— Устанавливать в домах подъемники строго запрещено, — объяснил Марио. — Здания такие старые и хрупкие, что любая, даже незначительная вибрация может обрушить непрочные стены. Моим старикам приходится каждый день пешком взбираться на седьмой этаж.

Иногда Марио помогал ей осваивать местное наречие. А она практиковалась с ним в английском.

— В нашем языке много диалектов, — сказала она, — но мало кто их знает. Помнишь давешнего англичанина? Ты понимал его с трудом, хотя английский у тебя приличный.

— Ладно, ладно. Чего там сравнивать! Итальянский и наш, венецианский — два разных языка!

— Ну да, — говорила она и важно кивала головой. — В вашем диалекте есть буква «j», которой в итальянском нет.

— Верно, — сказал Марио. — Откуда ты знаешь?

— Знаю. К примеру, классическая итальянская фраза «Tivogliobene» на вашем наречии будет звучать: «Теvojaben».

Она отлично это помнила с тех пор, как Джино шептал ей эти слова, которые значили: «Я тебя люблю».

И тут внезапно ее озарило другое воспоминание. Та самая дождливая ночь, когда она, потеряв сознание, очутилась в комнате графа Банелли и, мечась в бреду на кровати, простирала руки… к самому графу, желая поцеловать… кого? Призрак Джино? Или… Пьетро? Уж не поцеловала ли она его? Щеки ее запылали.

— Рут, что с тобой? — в который раз окликал ее Марио, размахивая перед лицом девушки руками.

— Да, да… — Она стряхнула с себя оцепенение и перевела дух.

Видение исчезло. Вздохнув, Рут опустила глаза.

Пару дней спустя, когда она вместе с Пьетро занималась делами в офисе, Марио просунул голову в дверь и позвал ее:

— Рут, там тебя какой-то мужчина ищет.

Она задержала дыхание. Неужто вернулся Джино? Нет, нет, не может быть… Она поймала на себе вопросительный взгляд Пьетро. Отдышавшись, девушка спросила:

— Он назвал себя?

— Да. Сальваторе Рамирес.

Что?! Но ведь это же автор книги, которую я перевожу!

И она стрелой помчалась в приемную. Пьетро неторопливо последовал за ней и увидел экстравагантного привлекательного мужчину, который с театральным пафосом приветствовал Рут.

— Я привез книги сам, потому что непременно должен был познакомиться с синьоритой, которая лучше всех на свете понимает мою писанину, — проговорил он на испанском. — Сначала я позвонил вам домой и на работу, но там сказали, что вы приедете не скоро, и дали вот этот адрес, по которому я вас и нашел.

— Вы так любезны… — пробормотала она.

— А теперь, будьте добры, скажите мне, что вы свободны и готовы посвятить мне этот вечер. Нам с вами необходимо поговорить о многих вещах, которые, несомненно, помогут вам в дальнейшей работе над переводами моих книг. Я открою вам свою душу, вы мне — свою, и радость взаимного понимания непременно даст толчок для создания нового бессмертного произведения.