Обнаженная для любимого - Стил Джессика

— Но мы его совершенно не знаем, — проговорила Ромилли.

— Тогда спеши узнать его, милая.

Девушка ничего не ответила и пошла к себе. У них с матерью был разный темперамент, и когда Элеонор испытывала порыв к действию, Ромилли жаждала уединенных размышлений. Им она и предалась, оставшись одна.

Нэйлор действительно казался ей странным. Она видела поступки неординарного человека. Его дружба с Льюисом Селби, его терпеливое отношение к ней и Элеонор, его прямые вопросы, требующие только прямых ответов, его обескураживающая честность обязывали соответствовать.

Но легко было и ошибиться. Дружба с боссом могла объясняться банальным карьеризмом, прямота и честность могли оказаться заурядной наглостью. В этом смысле Джефф Дэйвидсон казался ей существом более понятным и предсказуемым. Он весь был как на ладони со своими хитростями, самомнением и тщеславием. А поэтому представлялся куда более безопасным, нежели этот осторожный, застегнутый на все пуговицы господин. В сущности, она вообще ничего о нем не знала. Нэйлор даже не дал ей понять, как к ней относится. Он принес цветы, попросил о поцелуе, а потом удалился.

Элеонор твердит, что в нем есть стиль, что он неподдельно благороден. А это еще сильнее пугало Ромилли. Прежде она имела дело с парнями попроще и чувствовала себя намного увереннее.

Девушка была так напугана, что собиралась заранее отказаться от всего, даже не попробовав. Она решила, что не примет от Нэйлора больше ни одного приглашения. Да и в этом не было необходимости, после того как Элеонор стала бегать на свидания без дочери.

Самочувствие Ромилли ухудшалось еще и по той причине, что после ее появления на памятном ужине в сопровождении Нэйлора активизировался Джефф Дэйвидсон, который взял за правило донимать ее всяческими соблазнительными предложениями. И от Нэйлора некоторое время не было звонка, а потому вопрос бесперспективности этих отношений стал представляться Ромилли окончательно решенным. Пока Элеонор не позвала ее к телефону со словами:

— Нэйлор звонит.

Ромилли с бешено бьющимся сердцем взяла трубку из ее рук.

— Мне нужна пара, — с места в карьер начал Нэйлор.

— Дрова пилить? — попробовала шуткой скрыть волнение Ромилли.

— Моя сестра и ее супруг завтра устраивают вечеринку. Пойдешь со мной?

Ромилли напряженно молчала, пытаясь сообразить, как быть в этой ситуации. После того как он поддержал ее во время прощального ужина Ярдли, отказать было бы свинством. Но согласие противоречило ее личным планам. И Ромилли не знала, как следует поступить.

— Понимаю, решиться сложно. Я не тот человек, с кем не стыдно показаться в обществе, — по-своему обыграл затянувшуюся паузу Нэйлор.

Ромилли определенно было за что его возненавидеть. Он вновь заставил ее почувствовать себя идиоткой и оправдываться.

— Тебе не с кем пойти? — невпопад спросила Ромилли.

— Я не задавался этим вопросом. Меня больше интересует, пойдешь ли ты со мной? Ты, а не кто-то другой.

— Пойду, если ты действительно этого хочешь, — глупо ответила Ромилли, отчего ее мать схватилась за голову, драматически закатила глаза и поспешила выйти из комнаты.

— Представь себе, у меня есть такое желание, — насмешливо заверил ее Нэйлор. — Я заеду за тобой завтра в восемь.

— В восемь? Хорошо, — промямлила Ромилли и, как смогла, попрощалась с Нэйлором Карделлом.

Рухнув в изнеможении в кресло, она была готова утирать холодную испарину, выступившую от волнения на лбу.

— Мне тоже звонил Льюис сегодня, — хвастливо известила ее Элеонор, вновь вошедшая по завершении мучительного разговора.

— По поводу?

— Говорили о портрете. О том, что работа продвигается очень медленно и мне понадобится еще много-много сеансов позирования, чтобы разгадать суть, которая кроется под маской мужества и самообладания. Он готов пойти на уступки. Я призналась, что не настолько талантлива и не смогу писать по памяти. Мне нужно постоянно видеть его перед собой, чтобы осознать то неуловимое, что делает его таким привлекательным мужчиной, — артистически проговорила Элеонор, испытующе глядя на свою неопытную дочь.

— Мама, ты очень коварная женщина, — шутливо упрекнула Ромилли.

— Четверть века я была неисправимой дурой. Щедрой, честной, преданной, покорной, всепрощающей. А сейчас я просто женщина. У меня нет планов и неисполнимых желаний. Но у меня есть сегодняшний и, быть может, завтрашний день. И если я проживу их, рисуя Льюиса Селби, то смогу считать себя счастливой, — назидательно, но искренне проговорила мать. — Я пригласила его. поужинать у нас завтра вечером. Надеялась, ты возражать не будешь.