В эпицентре любви - Лукас Дженни

Но поцелуев, судя по всему, больше не предвиделось.

Неужели Ив сделала огромную ошибку, выйдя за него? Может быть, он действительно женился на ней только из-за ребенка? Или по какой-то другой, тайной причине?

Но уж точно не по любви — иначе бы он не вел себя так!

«Бентли» притормозил около изящного девятиэтажного здания конца XIX века, располагавшегося на большой площади в центре города. Талос вышел из машины, даже не обернувшись. В первый раз он позволил водителю помочь ей выйти из машины.

Ступив на тротуар, Ив огляделась и увидела Акрополь, светившийся посреди ночной тьмы на скалистом возвышении. Она чуть не подпрыгнула, услышав голос Талоса позади себя:

— Красивый, да?

Она обернулась и наткнулась на его жестокий и довольный взгляд.

— Да, — сдавленно ответила она.

Красивый, надменный и суровый, как и сам Талос.

Когда водитель и швейцар выгрузили багаж, он подошел к ней ближе. Так близко, что Ив смогла ощутить его дыхание, тепло его сильного тела сквозь одежду. Склонившись над ней, но не касаясь ее, он прошептал:

— Тебе понравится вид из пентхауса.

Она вздрогнула, стоило ему приблизиться.

— Здесь ты отдалась мне, — шептал он ей на ухо, касаясь губами ее нежной кожи. — И мы неделями не покидали кровать.

Он отстранился от нее. И как бы она ни старалась скрыть эмоции, которые Талос вызвал у нее, знала, что он все равно увидел ее возбуждение. Ее страстное желание.

Это разозлило Ив. Она дерзко подняла подбородок.

— Ну, надеюсь, тебе понравилось, потому что это не повторится.

На ее вызов его глаза ответили злым темным блеском. Он схватил ее за руку и, как она ни пыталась ее высвободить, не отпустил. Провожаемые взглядами прислуги и телохранителей, они прошли в лифт через вестибюль.

Как только они оказались наедине в его огромном пентхаусе, он выпустил ее руку.

Ив потерла запястье, зло глядя на него.

— Почему ты так стремился поскорей жениться на мне, Талос? — настойчиво спросила она. — Почему? Я хочу знать правду, сейчас же!

— Правду? — бросил он. — Какая оригинальная для тебя мысль.

— Из-за того, что я беременна?

Он отвел взгляд.

— Я защищу своего ребенка.

Ее оглушила острая боль. Значит, он ее не любит. Любовь тут ни при чем.

— Если дело только в ребенке, зачем ты лгал? — хрипло проговорила она. — Зачем ты говорил, что любишь меня?

— Я никогда тебе не лгал. — Талос пристально смотрел на нее. — Я сказал, что хочу жениться на тебе и дать ребенку свою фамилию. И то и другое — правда.

Она потрясла болевшей рукой, пытаясь сдержать непрошеные слезы.

— Ты заставил меня поверить в твою любовь, — прошептала она. — Ты обманом женился на мне. У тебя что, совсем нет совести?

— Совести! — Их лица были на расстоянии дюйма. Он презрительно улыбнулся. — И ты еще обвиняешь меня в бессовестности!

Ив внезапно испугалась, ощутив себя в ловушке, — прижатая его крупным телом, скованная в запястьях его руками, как наручниками.

Она почувствовала на коже его дыхание. Услышала, как оно меняется по мере того, как воздух между ними электризуется, превращаясь из ярости в нечто другое. Его руки сильнее сжали ее запястья, а взгляд упал на ее губы. Сердце у нее в груди замерло, а потом бешено забилось, едва не выпрыгивая из груди. Она ощутила покалывание на губах, спускавшееся по груди к самым потаенным глубинам ее тела.

Хрипло вдохнув, он отпустил ее запястья.

Отвернувшись от нее, он вышел в холл. Его шаги эхом отразились от мраморного пола. Через минуту он вернулся, неся что-то тонкое, отливавшее серебром.

— Оденься, — проговорил Талос, пренебрежительно скривив губу. Он кинул ей серебристую ткань. — Надень это.

С минуту она просто смотрела на него, прижимая к груди тонкое платье в блестках. Сквозь окна во всю стену виднелся величественный Акрополь, подсвеченный искрившимися огнями среди скал, подобно факелу, озарявшему город. Под ними расстилались белокаменные постройки, перемежавшиеся с пальмовыми и оливковыми деревьями. Ее сердце все еще бешено стучало, а мысли не могли прийти в порядок после недавней близости к его телу.

Она осмотрела узкое коктейльное платье цвета серебристого металлика. Оно было убийственно сексуальным — и тяжелым. Как и вся та одежда, от которой она избавилась в Венеции.

— Нет. — Ив подняла подбородок. — Я же говорила, не хочу больше так одеваться.