Счастливый билет - Грэхем Линн

— Ну, будешь завтракать у себя? — настойчиво переспросила Катрина.

— Все гости уже это видели? — осведомилась Тоуни.

— Наверное… — И опять сочувственная нотка в ее голосе отдавала фальшью.

— Я буду есть внизу, — объявила Тоуни, беззаботно сунула газету под мышку и с высоко поднятой головой вошла в огромную столовую и прошествовала к столу.

Наварр встал и отодвинул для нее стул. Ее тело тут же откликнулось на его близость. Хоть она и злилась на него, но стоило ей только взглянуть на его зеленые глаза, темные волосы и щетину на подбородке, как она покраснела, а пульс у нее участился. Тоуни опустилась на стул, а Наварр предложил:

— Давай я положу тебе чего-нибудь. — И он нагрузил тарелку так, словно собирался накормить половину присутствующих, а не одну худенькую рыжеволосую девушку. — Ты, наверное, умираешь от голода, — заметил он, когда она тихонько ахнула при виде всей этой еды.

Под изумленным взглядом хозяйки Тоуни начала намазывать маслом первый тост.

— Я и не думала, что столько пройду. Я попала в болотистую местность, заблудилась и испачкалась. Не надо мне было так далеко заходить без карты. — Тоуни положила сахар в кофе, мысленно задаваясь вопросом, почему Наварр так обходителен. Он что, не читал статью? Остальные явно читали. Она чувствовала на себе любопытные взгляды. Очевидно, все жаждали скандала и надеялись, что он бросит ее прямо здесь и сейчас.

Наварр смотрел, как Тоуни поглощает еду в невероятных количествах, словно месяц постилась. Больше всего в людях его восхищало мужество, поэтому ее решение явиться к завтраку произвело на него сильное впечатление. Мало кто из женщин сохранил бы подобное великолепное спокойствие в столь неловкой ситуации.

— Мне нужно собрать вещи, — сказала Тоуни, допивая вторую чашку кофе.

Уложила она все за десять минут. Наварр зашел в тот момент, когда она закрыла чемодан.

— Нам надо поговорить до прилета вертолета, — ровным тоном произнес мужчина. — Мы еще пару дней будем жить в другом отеле, а потом я позволю тебе вернуться к своей обычной жизни. В Лондоне у меня будет много дел.

Тоуни ничего не сказала. Другой отель — слава богу, не тот, где она когда-то работала! Условия их сделки скоро будут выполнены. А ведь он только ночью говорил, что их интимная близость должна быть началом, а не концом!

Наварр спокойно окинул ее взглядом:

— Надеюсь, ты не беременна.

Тоуни замерла:

— Надеюсь, ведь в таком случае это сильнее всего скажется на моей жизни.

— Это нам обоим добавило бы проблем, — мрачно возразил Наварр.

Тоуни тут же захотелось с ним заспорить. Она была ребенком матери-одиночки и слишком хорошо знала, что ее рождение почти не оказало никакого влияния на жизнь ее отца. Если бы ее старшие сводные сестры не разыскали ее сами, когда она была подростком, Тоуни с ними никогда бы даже не познакомилась. Всю жизнь ее преследовало ощущение, что она недостаточно хороша, чтобы быть дочерью своего отца.

Вечером Тоуни снова оказалась в номере отеля в компании Элизы. Наварр ушел сразу после того, как они поселились в гостинице. На этот раз он забронировал номер с двумя спальнями. Очевидно, их роман окончен. Тоуни напомнила себе о несправедливом обвинении, которое он бросил ей в лицо на рассвете, и решила, что вполне разумно не вступать больше с ним в интимные отношения и избежать, таким образом, дальнейших недоразумений. И пока Элиза смотрела телевизор, Тоуни выплескивала эмоции на страницы своего блокнота, где она рисовала комиксы на тему своих непростых отношений с Наварром.

Наварр вернулся в начале первого. Сонная Элиза тут же встала с дивана, выключила телевизор и пожелала ему спокойной ночи. Оставшийся в одиночестве Наварр стал листать блокнот Тоуни. На первой странице было написано «Француз» рядом с его изображением. В комиксе он пожирал глазами стилистку, а сам в это время притворялся, что восхищается красотой Тоуни в новом вечернем платье. Он пролистал альбом и едва мог сдержать смех. Чувство юмора у Тоуни было. Оставалось только надеяться, что карикатура Катрины, где она изображена в виде пираньи, пожирающей мужчин, никогда не увидит свет. Еще на одном рисунке была изображена сцена завтрака, во время которого Наварр никак не отреагировал на то, что все узнали, что она горничная. Вместо этого он возмущался тем, сколько жареного англичане съедают на завтрак. Неужели Тоуни правда считает его настолько бесчувственным? Да, он старался не говорить с женщинами о личном и не выказывать эмоции, но лишь потому, что по опыту знал — этого делать не стоит.