Экстремальные отношения - Вуд Джосс

– Такой уж он был. Отчаянный. Приходилось за ним присматривать.

– Ну и пусть бы разбил себе голову. Зачем ты ему мешал?

– Ты не понимаешь. Он только меня и слушал. Хотя бы иногда.

– Это ты не понимаешь. Оливер сам мог бы вести себя по-другому. За свои действия отвечал бы он, а не ты.

– Что?

– Он был уже не маленький, а ты не давал ему по-настоящему повзрослеть, все время выручал из беды.

Кейл уставился в небо. Прикрыл рукой глаза. Боже! Неужели она права?

– Ты не любишь, когда о твоем брате отзываются критически, но давай по-честному. Он был самовлюбленным, ранимым, смазливым сопляком. Обманывал женщин, профукал все свои таланты, а ответственности – как у пятилетнего ребенка.

Она говорила прямо, но по-доброму. Кейл почувствовал странное облегчение, когда она озвучила его подспудные мысли.

– Он манипулировал тобой всю жизнь. Ты с ним нянчился, и зачем ему было принимать на себя какие-то обязанности? Ты платил за него по счетам, в прямом и переносном смысле, и до сих пор несешь свой крест. Не пора ли что-то в себе поменять?

– Мэд.

Она приблизилась для поцелуя, чувственного и нежного. Ее губы успокаивали и расслабляли, создавали уют и снимали тревогу. Ее поцелуй освобождал, пусть ненадолго, от строгости к самому себе, позволял просто погоревать о брате, почувствовать себя слабым, беззащитным и несчастным. И вселял уверенность, что в трудную минуту она готова прийти на помощь.

Ее губы стали настойчивее, его печаль и тоска рассеялись от ее горячего рта, прильнувшего к нему тела, сцепленных с его пальцами пальцев. «Вот в чем смысл жизни, – подумалось ему. – В этой женщине, в этих минутах, этом пляже и закате солнца».

– Хватит черных мыслей. Хочу в постельку.

– Значит, тебе лучше отодвинуться от меня, мы встанем и пойдем ко мне домой.

Мэдди бросила взгляд в сторону дома, потом снова на Кейла:

– А здесь мы этим заняться не можем?

Под впечатлением поцелуев он сначала едва не принял ее шутливое, игривое предложение. Но вскоре всегдашний здравый смысл взял верх.

– Слишком холодно, и много народа. Нас могут арестовать.

Мэдди укусила его за ухо и неохотно откатилась.

– Ладно, я устала. Ты только посмотри на эти волны! Пять, шесть футов. Откуда они набегают? Такой красивый прибой.

Она увильнула от объятий, скинула толстовку и взяла верхнюю часть гидрокостюма. Подняла доску для серфинга и зашагала к морю.

– Может быть, позже. Если тебе сильно, сильно повезет.

Кейл протянул к ней руки. Оставалось лишь напоследок улыбнуться в ответ на ее ехидную усмешку. У кромки прибоя она повернулась и, ступая пятками вперед, вошла в воду.

– Предупреждаю: если не доведешь меня до экстаза, останешься вне игры.

– Я всегда готов принять вызов.

До берега долетел смех Мэдди. У него портилось настроение, и вскоре охватили хорошо знакомые, но давно не ощущавшиеся чувство вины и отчаяние. Он не мог опровергнуть ее высказывания, да и ничего бы это не изменило. Оливер их покинул. Не надо было им вообще ничего обсуждать. Оливер был для него дороже всех на свете, без брата не стало ни веселее, ни легче жить. Оливер не мог измениться, не хватало характера сказать себе «нет». Если бы они не пустились в плавание на лодке и он остался в больнице, наверняка бы еще пожил. Было бы больше времени, чтобы найти донора костного мозга.

Кейл опустился на песок и уронил голову на колени, сопротивляясь панике. Комок застрял в горле, он не мог вздохнуть. Сейчас-то почему?

Он только что был счастлив и весел, но не имел на это ни малейшего права, и возмездие не заставило себя долго ждать.

Бывают хорошие времена, бывают худые, а бывают – «вам заказное письмо от самого дьявола». Во вторник в три часа дня Мэдди решила, что неприятнее дня у нее за последние полгода еще не было. Она безмерно устала, хотела на свежий воздух, съесть шоколадку и выспаться. Предстоящие соревнования отнимали больше времени, чем поначалу казалось, приходилось каждый день перерабатывать. А Кейл словно сквозь землю провалился.

Он никогда не раскрывал перед ней душу, но после того дня неделю назад на берегу не звонил и не присылал имейлов, вообще никак не давал о себе знать. Ясно, решил не выходить на связь, потому что ощутил угрозу своему душевному равновесию, почувствовал боль, сожаление или злость после ее высказываний об Оливере. Остаток того дня он отмалчивался и, когда они занимались любовью, особых ласк не дарил. А когда она сказала, что ему пора идти, он словно вздохнул с облегчением. Этот вздох и нежелание выходить на связь досаждали сильнее, чем она предполагала. Словно ее примитивно использовали, погрузив в беспредельную печаль и злость.