Поединок страстей - Тиммон Джулия

Мне настолько неприятно и мерзко, что можно и не мечтать о возможности упорядочить мысли и взглянуть на вещи трезвым взглядом. Меня так и подмывает рассмеяться, но я, поскольку до сих пор поражена признанием Гарольда, изо всех сил держу себя в руках. Какое-то время он молча смотрит в пустоту и покачивает головой, словно видит галлюцинацию и не желает в нее верить.

– И что? – спрашиваю я.

Гарольд вздрагивает.

– Что?

– Познакомила она тебя со своим приятелем?

Он горемычно усмехается.

– Нет. По ее словам, то он неожиданно уезжал, то у него находились срочные дела. – В отчаянии шлепает по кровати ладонью. – И, знаешь, у нее так складно получалось врать, что я до сих пор на что-то надеялся…

Нахмуриваюсь и спрашиваю, произнося слова медленно, будто обессилев после долгой тяжелой болезни:

– А если бы она вас познакомила, что тогда?

Гарольд качает головой.

– Не познакомила бы! Я понял это только вчера вечером. Весь фокус в том, что никакого друга-предпринимателя у нее и в помине нет. Она вешала мне лапшу на уши, вот и все!

У меня такое чувство, будто я лишь сейчас обнаружила, что живу в мире, сплошь сотканном из лжи и предательства. Меня передергивает, но перед глазами вдруг почему-то возникает лицо Джошуа и гадкое ощущение безнадежности стихает.

– Почему? – пожимаю плечами я.

– Вешала-вешала! – восклицает Гарольд.

Я взмахиваю рукой.

– Да нет, я подумала совсем о другом…

– О чем? – интересуется Гарольд.

– Неважно, – говорю я, чувствуя себя смертельно уставшей.

Лицо Гарольда искажает страдальческая гримаса.

– Раньше у тебя от меня не было секретов.

– У тебя от меня тоже, – тихо говорю я. – Во всяком случае, мне так казалось.

Гарольд сжимает мою руку с отчаянием смертельно раненного молодого солдата, который протянет самое большее еще час-другой, но безумно хочет остаться в живых.

– Ты теперь никогда не будешь мне верить, да? – громким шепотом произносит он, гипнотизируя меня взглядом.

Молчу. Что я могу сказать? Уверять его в том, что я готова хоть теперь принять очередную порцию вранья, я не собираюсь. Это прозвучало бы глупо и неправдоподобно.

Гарольд наклоняет голову и снова делает то, чего я никак от него не ожидаю. Начинает покрывать мою руку поцелуями, переворачивая ее то вниз, то вверх ладонью.

– Милая моя, ненаглядная… Но ведь это был единственный раз в жизни! Больше никогда – слышишь, никогда? – я тебя не обманывал. И не обману… – Замирает над моей рукой.

Медленно убираю ее – прикосновения его горячих губ, это опаляющее дыхание, с одной стороны, согревают, но с другой – отталкивают.

– А если у Беттины все же был бы такой знакомый, – протяжно произношу я. – Если бы вы спелись и открыли свое дело? Тогда что?

Гарольд растерянно моргает.

– Как что? Я был бы сам себе хозяин…

– Я не про это. Как бы ты поступил со мной? Отбросил бы? Дал от ворот поворот? – Я прищуриваюсь и испытующе смотрю ему прямо в глаза.

Он уверенно качает головой.

– Я не отбросил бы тебя ни за какие блага. Просто порвал бы с Беттиной и…

– Она даже не знала, что у тебя кто-то есть, – напоминаю я, не отводя взгляда.

Гарольд кивает.

– Поначалу я не счел нужным ей говорить. А потом совсем запутался. Шейла! Неужели ты не заметила по моему поведению, что Беттина не значит для меня и половины того, что значишь ты? Ты ведь видела нас двоих, наблюдала…

У меня нет ни малейшего желания вновь вспоминать их вместе, однако я опять переношусь мыслями в минуты, когда была вынуждена смотреть на эту парочку. По сути, он прав. Особенного трепета от присутствия Беттины я в нем не увидела.

– Шейла!

Гарольд наконец поднимается с пола, присаживается на край кровати, с нежностью и обожанием смотрит на мою ногу, на ту ее часть, что не прикрыта бриджами, и, чуть касаясь пальцем кожи, начинает водить по косточке на щиколотке. Я пытаюсь понять, приятно мне или нет, и не могу.

– Милая, я был как в бреду, – шепчет он. – Мне казалось, я тяжко болен, но теперь болезнь вдруг прошла и я сознаю, что мне нужна одна ты.

Тяжело вздыхаю. Прав был Джошуа, предположив, что Гарольд будет молить меня о прощении.

– Я не выживу без тебя, понимаешь? – продолжает он. – Если ты вдруг уйдешь, ни карьера, ни независимость, ни успех мне будут не нужны. Все, что я делаю, я делаю для нас, для наших деток, для будущего, которое должно быть или нашим общим, или мне вообще ни к чему.