Пока жива надежда - Грэхем Линн

Через минуту появился Цезарио, как всегда элегантный в своем деловом сером костюме, и лишь отсутствие галстука вносило в облик неформальную ноту.

Джесс почувствовала, как у нее гулко забилось сердце.

— Извини… Все вышло не так, как я планировал. Я хотел уехать до твоего прихода, — признался он.

— Ну, это бы тебя не спасло, — сказала Джесс. — Я бы поехала в Лондон и разбила лагерь у твоих дверей.

Цезарио удивленно поднял брови:

— Не понял?..

— Я хочу быть с тобой. Мне нужно быть с тобой. И это твоя вина. Ты сам меня в это втянул.

— Давай поговорим в гостиной, — вздохнул Цезарио, опуская глаза.

— Ничто не может изменить моего решения, — предупредила Джесс, когда он закрыл за ними дверь.

— Ты слишком эмоционально ко всему относишься, а это неверный подход.

— Может, неверный для тебя, но не для меня!

— Ты смотришь на меня, как на своих собак, — глазами полными сочувствия и желания помочь. Но мне это не нужно. Я просто не могу так жить.

— А я не могу оставить тебя одного с твоими проблемами. Так что, похоже, мы оказались в тупике, — заявила Джесс, чувствуя, как в Цезарио начинает закипать раздражение. Она вела себя не так, как он предполагал. — Значит, мы должны решить основной вопрос.

Его черная бровь поднялась.

— Это какой же?

— Тебе нужно пройти лечение, от которого ты отказался.

— Нет! — Его ответ был мгновенным.

Но Джесс была к этому готова.

— Хватит думать о себе! Подумай о ребенке, которого ты решил привести в этот мир. Если есть хоть малейший шанс на жизнь, ты должен его использовать!

— Слова-то сильные…

— Чувства тоже сильные! — Она выдержала его взгляд, зная, что сейчас идет борьба за них обоих.

Когда опухоль была только обнаружена, Цезарио принял решение — по ее мнению, неверное.

— А что насчет последствий? Что, если операция окажется неудачной?

Джесс расправила плечи:

— Ну, тогда и будем думать! Мы справимся. Тебе повезло больше, чем многим. Ты можешь позволить себе самое лучшее и передовое, что существует сейчас в медицине.

— Я не могу пойти на риск остаться инвалидом.

— Жизнь — это ценная вещь, Цезарио. Очень ценная, — убежденно начала Джесс, отчаянно желая, чтобы он ее понял. — Нашему ребенку нужен живой отец, пускай и инвалид. Это лучше, чем если бы у него вообще не было отца.

— Боже мой, зачем мне советы женщины, которая нянчится с трехногой гончей, глухим терьером и с другими несчастными созданиями? Я знаком с твоими либеральными взглядами. Но я не глупое животное, мои потребности более высокие и…

— И ты высоко ценишь свою гордость и желание быть независимым, — закончила за него Джесс. — Но почему ты решил, будто результат операции непременно должен соответствовать самому плохому сценарию? Откуда такой пессимизм? Что случилось с надеждой? У нас скоро будет ребенок. Подумай, как важен для него отец…

Цезарио сжал губы:

— Со мной не стоит это обсуждать. У меня самого был ужасный отец.

— У меня тоже был ужасный отец. Он дал моей матери деньги на аборт, решив этим снять с себя всю ответственность. Зато Роберт Мартин стал для меня прекрасным отцом. И пусть у него нет образования и он не так богат и умен, как мой родной отец, но я его очень люблю. Он всегда находился со мной рядом и всегда был готов меня поддержать. То, что в твоем сердце, значит больше того, что снаружи.

— Тебе повезло…

Джесс горько усмехнулась:

— К сожалению, я этого не ценила, пока адвокат Уильяма Данн-Монтгомери не прислал мне письмо, где советовал держаться подальше от семьи своего влиятельного клиента.

Цезарио удивленно нахмурился:

— Когда это случилось?

— Мне было девятнадцать… Я тогда как раз вышла из больницы и в эмоциональном плане была далеко не в лучшей форме. Мне захотелось побольше узнать о своих корнях. Конечно, я была очень наивна… Уильяма Данн-Монтгомери неприятно удивил мой звонок. Он сразу дал мне понять, что не хочет иметь со мной ничего общего. — Она поморщилась. — Зато я поняла, как мне повезло с Робертом, который всегда относился ко мне как к любимой дочери.

— Извини, что я этим воспользовался…

— Не стоит вспоминать об этом. То, что у меня был такой отец, как Роберт Мартин, обогатило мою жизнь. И все, о чем я тебя прошу, — это дать нашему ребенку такую же привилегию.

Сейчас глаза Цезарио казались совсем черными, без единой золотой искорки.