С чистого листа - Берристер Инга

Поэтому он молча взял ее на руки, отнес на кровать, положил на шелковую простыню и, взяв полотенце, вышел. Новая шелковая простыня показалась ей прохладной, и, когда он вернулся через несколько минут из ванной, она была счастлива прижаться к его теплому, ставшему таким родным телу.

— Энрике, — прошептала она сквозь сон.

— Тихо-тихо, малышка. Спи.

Он провел рукой по израненной коже бедра, и она на мгновение напряглась, но потом улыбнулась и снова расслабилась.

10

Когда она проснулась, он все еще держал руку на ее бедре. Яркое солнце пробивалось из-за задернутых портьер, освещая безвкусно оформленную спальню. Ей показалось, что кровать слегка качнулась, и она вспомнила, что они находятся не на земле, а в открытом море.

Энрике тоже зашевелился в ответ на ее движение, и у нее невольно вырвался легкий вздох: судя по его восставшей плоти, он снова хотел ее.

Но он сразу взял себя в руки, хотя это далось ему нелегко, и подавил свой аппетит. Позже воздержание, несомненно, принесет свои плоды, а сейчас лучше не рисковать и не травмировать ее. Он отодвинулся, сладко потянулся и решительно встал.

— На сей раз мы позавтракаем в постели, объявил Энрике. — А потом снова отправимся на экскурсию.

Он натянул халат и пошел делать распоряжения по поводу завтрака по телефону.

День выдался такой же прекрасный, как и предыдущий. Энрике сел за руль, и они влились в поток машин, наполненных такими же туристами, как и они.

Они отправились на север острова по горной гряде до монастыря Люч, где хранилось изображение девы Моренеты — покровительницы острова. Филиппа прочитала о ней в путеводителе, который Энрике купил специально для нее.

— Жаль, что я не смогу забраться высоко в горы, но хотя бы смогу увидеть монастырь.

Энрике молча прижал ее к себе, продолжая вести машину. Они выпили кофе в небольшом кафе, откуда начинался пеший маршрут. Деревянные ступени вели в мрачное ущелье, над которым возвышалась вершина высокой каменистой скалы. Филиппа мужественно прошла но всему пути, предлагавшемуся туристам, открыв для себя красоту этого сурового, но по-своему красивого места.

— Завтра мы обойдем на яхте северное побережье острова и сможем увидеть ущелье со стороны моря, — сказал Энрике, когда они посмотрели все, что могли. — А сегодня мы еще успеем съездить в заповедник Торрент де Парейс.

Филиппа была счастлива ехать с ним куда угодно и согласно кивнула.

— Кстати, почему бы тебе не начать учить испанский. Теперь ты будешь жить здесь, и он тебе просто необходим, уж не говоря о том, что это язык твоих предков.

Она притихла.

— Моя дорогая, — растягивая слова, произнес он.

Его серые глаза в упор смотрели на нее.

— Я ведь сделал тебя моею, не правда ли?

Она покраснела и отвернулась.

Энрике, сам того не желая, приоткрыл плотно до времени закрытую ею дверь.

Я не могу думать об этом! Не могу думать ни о чем!

Она с усилием проглотила комок в горле.

— Что-то я проголодалась.

Его пальцы обхватили ее ладонь:

— Я тоже, моя дорогая. Я тоже.

Это был голод, который ему придется сдерживать еще много часов. Хотя быть ее спутником тоже доставляло ему огромное удовольствие. Здесь, на острове, она казалась ему совершенно другим человеком. Холодная, сдержанная, расчетливая американка, контролирующая все на свете, какой он знал ее в Валенсии, уступила место милой, открытой, чувствительной женщине.

Может быть, перемены произошли потому, что ужасное напряжение последних недель закончилось само по себе, или дело в том, что он, наконец, сделал ее своею?

В том, что теперь она принадлежит ему, Энрике не сомневался. Другие мужчины не прикасались к ней. Она стала его женой. И не желание обладать ею, а защищать охватывало его, когда он смотрел на нее. Никто больше не обидит ее. И никакой другой мужчина не будет ей нужен, только он.

Будущее призывно улыбалось ему. О таком он и не мечтал.

Все эти пугающие разговоры в свадебную ночь о том, что она должна уехать, ничто. Всего лишь девичьи страхи. Ему удалось прогнать их, и теперь их будущее светло и прекрасно. Он был уверен, что вскоре все необычные обстоятельства их свадьбы будут забыты и они проживут вместе до самой старости.

Радость бытия охватила его. Будущее звало в прекрасные дали.