Зимняя сказка в Венеции - Гордон Люси

Старик подошел, потрогал ее лоб и недовольно поджал губы.

— Вот, выпейте, — сказал Пьеро, растворяя какой-то порошок в горячей воде. — Вам станет лучше.

— Спасибо, Пьеро, — хрипло выговорила она. Или надо сказать Арлекин? Арлекин, Коломбина.

Пьеро, Пьеретта, — неопределенно сказала она. Все они — персонажи одной комедии. Пьеро — это клоун, верно?

Глаза старика задорно блестели.

— Имя как имя, не хуже других. Как Джулия.

Выпитое средство от простуды помогло, и Джулия встала на ноги, протирая глаза. Горло и лоб все еще пылали, но она решила обязательно встать, хотя бы ненадолго. Она вышла из маленькой комнатки в большой зал для приемов и стала осматриваться.

Картин не было, но фрески, написанные прямо на стенах, остались. Она рассматривала их, переходя с места на место, пока не подошла к одной и не застыла как вкопанная.

Фреска находилась наверху лестницы и изображала женщину с длинными светлыми волосами, в беспорядке развевающимися вокруг лица в виде какого-то сумасшедшего ореола. В глазах женщины застыло безумное выражение, словно она видела нечто ужасающее.

— Это Аннина, — сказал Пьеро, вышедший в зал вслед за ней.

— Это Аннина, если мы склонны фантазировать, послышался голос Винченцо. Он появился бесшумно и несколько секунд наблюдал за ними, прежде чем заговорить.

— Что значит «фантазировать»? — спросила Джулия.

Винченцо поднялся по лестнице и подошел к женщине. Она неприязненно смотрела на него, сердясь на себя за то, что рада его видеть.

— Мы не знаем, так ли она выглядела на самом деле, — объяснил он. — Фреска была создана на два века позже изображенного события художником, который обыграл драму в максимальной степени.

Видите, в одном углу тюремная решетка, а вон там изображен ребенок. А этот мужчина с демоническим лицом — муж Аннины. Его прямому потомку, графу Франческо, не понравилось такое возрождение семейного скандала. Он даже хотел, чтобы художник закрасил фреску.

Джулия была шокирована и сказала не подумав:

— Закрасить Корреджо?

В следующее мгновение она готова была откусить себе язык. Поднятые брови Винченцо показывали, что он в полной мере оценил ее познания.

— Вы молодец, — сказал он. — Это действительно Корреджо. И он, конечно, отказался ее закрашивать. Потом гости стали восхищаться ею, и Франческо смекнул, что фреска, должно быть, все-таки хороша. Таким образом, она осталась здесь, и люди судят об этой истории под влиянием этой весьма мелодраматичной картины. Естественно, привидение в точности похоже на изображенную здесь женщину. Спросите Пьеро.

Винченцо улыбнулся, и стало ясно, что он прекрасно знает, с помощью какого фокуса старик отпугивает незваных гостей.

— Вот уж я-то совершенно не знаю, как она выглядит, — невозмутимо возразил Пьеро. — Я ее никогда не видел.

— Но ее часто слышали, — заметил Винченцо и хлопнул Пьеро по плечу. — Я кое-что для тебя оставил. Может, зайду позже. — Он повелительно указал пальцем на Джулию. — А вы — в тепло, немедленно.

Винченцо вернулся уже после полуночи. Усевшись, он погрузился в размышления. Потом наконец спросил:

— Многие ли смогли бы сразу узнать работу Корреджо?

— Не многие, — признал Пьеро.

— Я тоже так думаю. — Он посмотрел на спящую Джулию. — Она тебе рассказывала что-нибудь о себе?

— Нет, а сам я не расспрашивал. В нашей среде принято уважать частную жизнь друг друга. Ты это знаешь.

— Да, но что-то в ней беспокоит меня, — задумчиво сказал Винченцо, вспомнив, с каким отчаянием она воскликнула: «Я не нуждаюсь ни в чьей помощи».

Так может говорить лишь тот, кто крайне нуждается в ней.

Всю свою жизнь он ощущал некую инстинктивную духовную близость с созданиями, нуждающимися в помощи. Когда отец покупал ему щенка, он выбрал самого маленького, того, который робко держался сзади. Тихий мальчик с неожиданным упорством сказал: «Вот этого» и не отступил.

Потом была его сестра-двойняшка, которой родители почти не уделяли внимания и которую он из-за этого любил еще сильнее. Они были дружны всю жизнь, пока она жестоко не отплатила ему за преданность тем, что умерла, оставив его одиноким и несчастным.

Он любил женщину, отказываясь видеть ее алчную натуру, пока она бессердечно не бросила его.

Время, когда Винченцо открывал сердце людям, безвозвратно ушло. Исключением был Пьеро, которого он знавал в лучшие времена. Что-то в ласковом безумии старика, в способности его шутить перед лицом несчастья вызывало к нему симпатию вопреки всей его суровости.