Прикосновение теней - Монинг Карен Мари

Я больше не хотела узнавать о себе ничего нового. Хватит с меня. Я уже жалела, что с самого начала настаивала на этом. Бэрронс был прав. Как всегда. Некоторых вещей лучше не знать.

— Я не стану этого делать. Не буду играть в твои глупые игры, не важно какие, и не важно, кто ты. Я буду жить своей жизнью. Это будет жизнь Мак,— уточнила я.

Ответа не последовало. Меня непреодолимо тянуло в темноту.

Я снова стала марионеткой неведомого кукловода. У меня не было выбора. Меня тащило вперед, и я ничего не могла с этим поделать.

Спотыкаясь, стискивая зубы, сопротивляясь каждому шагу, я переступила через тело Бэрронса и снова нырнула в Зеркало.

27

Попытка вдохнуть была инстинктивной.

Но стоило мне выйти из Зеркала, и меня опять сковал лед.

Когда я проходила через темную гладь, поднялся занавес, открывая забытые детские впечатления. Внезапно я вспомнила, как в четыре, пять, шесть лет каждую ночь после молитвы закрывала глаза и попадала в этот кошмар.

Я вспомнила, как просыпалась от ужаса, дрожа и хватая воздух ртом, и бежала к папе. Плача, я говорила, что замерзаю и задыхаюсь.

Интересно, какой вывод сделал молодой Джек Лейн из того факта, что его приемную дочь, которой запрещено возвращаться в родную страну, мучили ледяные душные кошмары? Какие ужасы он придумал, чтобы объяснить мои мучения?

Я любила его всем сердцем за детство, которое он мне подарил. Он дал мне надежный якорь из ежедневной рутины простой жизни, в которой было много солнца и велосипедных прогулок, уроков музыки и маминой выпечки на нашей светлой теплой кухне. Возможно, пытаясь сгладить боль от кошмаров, он позволял мне больше, чем следовало бы. Но он всегда обращался со мной как родной отец.

В детстве ужас у меня вызывала не только неспособность дышать. Повзрослев и окрепнув в защитном коконе родительской любви, я научилась подавлять ночные образы и эмоции, которые вызывало у меня Холодное Место. К тому времени как я стала подростком, я надежно похоронила кошмар в подсознании, остались лишь нелюбовь к холоду и раздвоенность, которую я теперь начала понимать. Если какой-то образ и прорывался наружу, я списывала его на фильмы ужасов, мельком увиденные на ТВ.

«Не пугайся. Я выбрала тебя, потому что ты можешь»

Это я тоже теперь вспомнила. Голос, который требовал прийти, пытался утешить меня и обещал, что я способна справиться с задачей — какой бы она ни была.

Я никогда в это не верила. Если бы я могла справиться, меня бы это так не пугало.

Резко встряхнувшись, я сбросила кокон льда. Осколки осыпались, но корка тут же наросла снова.

Я опять встряхнулась. И еще четыре или пять раз. Я боялась, что, если не буду стряхивать лед, его слой станет таким толстым, что я навеки останусь статуей женщины в покоях Темного Короля, замерзшей и забытой.

Когда Бэрронс оживет, он увидит меня и попытается криком вернуть в сознание, заставить двигаться. Но я застыну перед его глазами, навечно вне досягаемости, поскольку никто, кроме меня и таинственного создателя Невидимых, не сможет сюда войти. А кто знает, где Король?

И кто знает, ктоКороль?

Я хотела это выяснить, а значит, мне нужно найти способ двигаться в его среде обитания. Раньше у меня получалось, давно, в прошлой жизни, когда я была его любовницей. Значит, я способна сделать это снова. Кажется, я оставила зацепки для себя самой.

«Страх, а не реальность мешает тебе».

Нужно было изменить свои ожидания и жить, не пробуя дышать.

Я снова покрылась льдом, но на этот раз замерла, не стараясь стряхнуть корку и бороться за воздух. Я пыталась принять этот лед как что-то приятное, как прохладу во время сильной лихорадки. Меня хватило на тридцать секунд, затем я запаниковала. Серебристые корочки посыпались на темный обсидиановый пол, когда я резко задергалась.

Во второй раз я продержалась минуту.

На третий раз до меня дошло, что я не дышу с того момента, как прошла через Зеркало. Борьба со льдом так захватила меня, что я не замечала этого. Если бы я могла, я бы фыркнула. Здесь, по эту сторону Зеркала, действительноне было воздуха. Моя структура здесь изменилась.

А я застыла, сражаясь за то, что мне не нужно, из-за привычного восприятия жизни.

А говорить по эту сторону я смогу? Разве для того, чтобы говорить, не нужно дышать?