Искры гаснущих жил - Демина Карина

Длинноносая девчонка, от которой пахло вереском.

И мамина неприкрытая к ней любовь, нежность, раздражающая забота. Девчонка от нее сбегает и прячется, а Брокк давит в себе зависть.

— Я не мог отделаться от мысли, что она украла у меня мать.

Запоздалое признание. А тогда… ревность. Приглушенная голосом разума, спрятанная за хорошими манерами, но все же проглядывающая. И просьба деда не натворить глупостей.

— Все ж одной крови, — сказал он, отводя взгляд, словно стыдно стало перед Брокком.

И Эйо, любопытная, вездесущая, не способная и минуту усидеть на месте. Брокк прятался от нее, а она находила, не приближалась, видимо, чувствуя его раздражение, но лишь смотрела… и грызла ногти. Трогала стены старого дома, выискивая трещины. С восторгом расковыривала позолоченную резьбу на старом кресле…

…и уснула на полу. А мама, словно не замечая его ревности, попросила отнести Эйо в комнату. Стоило взять ее на руки, как она проснулась, окинула Брокка настороженным взглядом и поинтересовалась:

— Не уронишь?

— Ни за что.

Кажется, тогда он понял, что больше не один.

— Мы с Эйо виделись не так уж часто. А потом началась война и…

…она шла по обе стороны перевала. И продолжается во снах Брокка.

— Мама погибла. Дед за ней ушел. Сердце не выдержало.

…сухой изможденный старик, который упрямо цеплялся за жизнь, словно понимал, что не должен бросать внука. Он до последнего дня сам вставал с постели, одевался, всегда тщательно, не позволяя в одежде и малейшего беспорядка. Дед спускался в столовую и занимал место в кресле с высокой спинкой. Он вешал трость на ручку его и складывал руки на груди.

— Ну? — седые брови хмурились. — Пусть подают. И не надо мне говорить, что я должен себя беречь. Поздно уже.

Он хмурился, когда подавали диетический завтрак, ворчал, а Брокк боялся, что однажды у старика не хватит сил на это ворчание.

…дорогие люди уходят. Больно думать об этом. А не думать — невозможно.

И ледяной порыв ветра подымает влажную листву, раскатывает снежную шаль. Нет больше пуха, но есть ледяная крупа, которая царапает кожу, но прикосновение это, злое, зимнее, успокаивает.

— Мой брат, — Кэри молчала до самого порога и лишь остановившись у подножия лестницы, потемневшей, с потрескавшимися ступенями, заговорила. — Утверждал, что любит меня. А порой мне казалось, что он меня ненавидит… и это тоже сложно.

— Расскажи, — попросил Брокк, хватаясь за тонкую нить слов.

Сегодня он не был настроен на тишину и одиночество.

Глава 21

Рассказать?

С ним неожиданно просто разговаривать. Или дело в том, что Кэри слишком долго молчала? Быть может и так. А ее муж оказался совсем не таким, каким она себе его нарисовала.

Хмурым?

Пожалуй. Он сам не замечал, что хмурится всегда, даже когда улыбается, то улыбка выходит натужной, словно нарисованной. А вертикальные складки на лбу не разглаживаются, Кэри очень хочется стереть их. И тонкие морщинки, что разбегаются от уголков глаз. А ямочку на подбородке просто потрогать. Смешная она, отпечатком чьего-то тонкого пальца.

Задумчивым?

Он порой запинается в разговоре и замолкает, сам того не замечая. Пальцы железной руки сжимаются и разжимаются, а после замирают безжизненно. Но они живые, Кэри чувствовала тепло их прикосновения…

Раздражительным?

Ничуть. Он внимателен. И в чем-то даже нежен, совсем как Сверр, когда у него случалось настроение на нежность. Только Брокку настроение не нужно.

У него забавная привычка трогать кончик носа.

Светлые волосы слегка вьются и на концах вовсе добела выгорели. Его кожа смугла, а родинки на ней выглядят нарисованными. И Кэри вновь сдерживает желание прикоснуться к ним, проверить, настоящие ли… если и не настоящие, она не огорчится.

И позволяя себе ненадолго забыть о родинках, она опускает взгляд на руки. Замерзли, и под ногтями опять грязь собралась. Не надо было воду трогать, но…

…в усадьбе, куда Кэри выезжала летом, не было фонтана, зато имелся пруд, глубокий и с топкими пологими берегами, на которых прорастала осока. Каждый год садовник засевал берега газонной травой, но прорастала все равно осока, и острые листья ее ранили. Вода пруда была черной, и оттого сам он казался бездонным. Кэри подбиралась к самому краю — у нее ни разу не получилось не вымочить ног — и вглядывалась в воду, пытаясь рассмотреть дно. Когда-то давно в пруду разводили зеркальных карпов, и несколько рыбин, древних, с крупной чешуей, осталось. Они были неторопливы, и порой подплывали к берегу, и тогда Кэри пятилась.