Удовольствие Темного Принца - Коул Кресли

Глаза валькирии сузились. Оборотни поймали Гаррета.

Они забрали его домой.

Замок Кайнвэйн, Шотландия.

Лаклейн и Эмма изумленно взирали на панель безопасности мистически защищенных ворот Кайнвэйна. На них только что снизошло озарение, что насквозь промокшая от дождя женщина, яростно колотившая в непроницаемые ворота, была никем иным, как…

— Тетя Люси! — завопила Эмма — Я же тебе говорила, что она жива! Мы бы сразу почувствовали, если бы она умерла.

— Думаешь, весомый аргумент?

Это была подруга Гаррета. По крайней мере, Лаклейн узнал лук, висящий на ее плече.

— Впустите, к дьяволу, меня! — Два стремительных удара. — Я знаю, что он здесь!

Боксерским ударом Люсия пробила гордую эмблему оборотней прямо посередине.

Лаклейн ошеломленно выдохнул:

— Она жива.

Эмма ударила по клавише селекторной связи:

— Пара секунд, тетя Люси!

— Да, снаружи подмораживает, так что пусть заходит в чертовы…

Но Эмма уже исчезла. Лаклейн терпеть не мог, когда она перемещалась без него.

Ровно две секунды спустя Эмма возвратилась со своей промокшей теткой.

Люсия не стала тратить время попусту:

— Где он?

Дико сверкающие глаза таили угрозу, и Лаклейн почувствовал крошечную искру надежды для своего брата.

Хотя мне ли не знать?

Не существовало ни единой записи в тысячелетних летописях клана о ликане, когда-либо вернувшимся из своей звериной ипостаси. И в Кайнвэйне Лаклейна уже навещал Боуэн с Марикетой, самой сильной ведьмой из ныне живущих. Она попыталась помочь, но с ее ограниченными на данный момент возможностями оказалась бессильна.

В течение двух дней единственное, что Лаклейну оставалось делать — это смотреть, как Гаррету становится все хуже и хуже.

— Он здесь, у нас, — ответил Лаклейн Люсии. — В безопасности. Но он… безнадежен.

Эмма добавила:

— Дело плохо, тетя Люси.

Подбежавшая служанка подала Люсии полотенце и тут же отскочила в сторону, вероятно, напуганная безумным взглядом валькирии. Отбрасывая полотенце без малейшего интереса, Люсия потребовала:

— Объясните мне, что с ним произошло.

Лаклейн подробно рассказал о том, в каком состоянии находился Гаррет, когда они с Боуэном обнаружили его в лесу.

— Гаррет лишился рассудка. Почему-то он убежден, что ты погибла. И считает, что убил тебя.

— В своих мыслях он так и сделал, — произнесла Люсия. — Злобный бог заставил его увидеть и поверить в это.

Зверь Лаклейна заволновался, и он медленно протянул:

— Какой бог сделал это с моим братом?

— Мертвый. А сейчас отведи меня к Гаррету.

Пока Лаклейн и Эмма спускались с Люсией в темницу, ликан проговорил:

— Не надейся, что он изменится только потому, что ты здесь. Одно твое присутствие не вернет его. Все зашло слишком далеко. Наш вид… мы не возвращаемся из такого.

Что, если Люсия отступится после того, как увидит Гаррета? Заметит следы когтей по всему его телу оттого, что он разрывал себя? Ему вводили транквилизаторы, но по каким-то причинам он с легкостью избавлялся от их эффекта.

Троица не успела достигнуть даже внешней двери темницы, как Гаррет учуял свою пару и заревел.

Отзвук боли в его голосе поколебал показную стойкость Люсии, грозя снова пролиться слезами. Лаклейн низко зарычал в ответ, отчаянно стараясь поддержать брата. Набрав в грудь побольше воздуха, валькирия, затаив дыхание, остановилась вслед за ними перед дверью камеры. Внутри, валялась опрокинутая покореженная койка. Скомканный тюфяк заброшен в угол. Большую часть просторного помещения окутывал полумрак.

Из тени сверкнули глаза Гаррета, так же как в тот самый первый раз, когда Люсия встетила его на болоте в Луизиане. Но теперь они светились голубым. Она заметила, что его тело бугрилось мышцами, клыки сверкали, а черные когти стали очень длинными. Зверинное воплошение, которое обычно едва мерцало вокруг него, теперь отчетливо видимое скрыло собой человека. На ликане бли только джинсы, и те — в лохмотьях. Следы когтей исполосовали его тело и каменные стены вокруг. Льдисто-голубой пристальный взгляд, вначеле замерший на лице Люсии, переместился. Он отказался смотреть на нее и прижался к дальней стене клетки, отодвинувшись настолько, насколько мог. Эмма прошептала: