Искры гаснущих жил - Демина Карина

Глаза его подернула дымка воспоминаний, а черты лица исказились, не то от боли, не то от стыда за ту, давнюю, слабость.

— Вы ведь сами слышали… все слышат.

— Слышал, — Брокк положил руку на плечо Олафа и сжал, заставляя вернуться в реальность.

Он ведь мальчишка еще. И болен, пусть бы борется с болезнью. Победит ли?

— А я до сих пор слышу. Иногда — во снах, тогда я не хочу просыпаться, а проснувшись лежу, грызу подушку… порой превращаюсь даже, и почти забываю, как вернуть человечески облик. Или нет, честнее будет сказать, что я не представляю, зачем возвращать. Люди не понимают голос огня.

— А ты понимаешь?

— Несомненно. Ему больно, Мастер… когда вы разлучаете искру с жилой, она плачет. Она знает, что рано или поздно умрет. Это жестоко, Мастер. А когда искра выходит из стеклянной ловушки, она смеется. Ей больше не страшно, у нее всего-то есть — несколько мгновений жизни.

Олаф не отрывал взгляд от собственного отражения в черной воде.

Мутное.

— Запертое в стекле, оно зовет меня. Просит выпустить. И если бы вы знали, Мастер, чего мне стоит не поддаваться…

Не знал. Узнай, и близко бы не подпустил мальчишку к огню. Он не безумен, он на грани безумия, и по старой своей привычке играет с этой гранью. А ведь у него лучше, чем у кого бы то ни было получалось ладить с истинным пламенем, что диффузия, что расслоение, что синтез, самая опасная, непредсказуемая стадия, давались Олафу играючи.

— Пламя верило мне, — шепотом признался он, присаживаясь на корточки, — а я его предавал. Раз за разом… день за днем… и продолжаю предавать.

Бледные пальцы коснулись воды.

— Доктор говорит, что я должен бороться с огнем, не важно, во снах или наяву…

— Отсюда пожарная команда?

Кивок.

— Я… Мастер, иногда мне хочется сдохнуть, вернуться в Каменный лог и позволить огню забрать себя. Это ведь просто. Никто не остановит. И я знаю, что родители боятся. Вдруг да рано или поздно, но я поддамся? Наверное, так и случится, поэтому я приму выбранную ими невесту с радостью. Я ведь люблю своих родителей, и если у них будет мой ребенок… я надеюсь, что он появится скоро и, в отличие от меня, будет нормальным… доктор уверяет, что будет, что пиромания не передается по наследству, а я хочу ему верить. Но в любом случае, мой ребенок сделает меня свободным.

Рябь шла по воде, стирая кривые отражения.

— А Ригер узнал… он ведь любил совать нос в чужие дела. Не знаю, откуда, но… однажды он явился ко мне и потребовал денег за молчание.

— А вы?

— Я заплатил. Просил он не так уж и много, а мне бы до свадьбы продержаться. Там уже не столь важно будет… мне другое любопытно. Откуда он узнал?

И вправду, любопытно.

Выходит, шантаж — привычное для Ригера занятие, но если с Кэри все очевидно, то тайна Олафа скрывалась хорошо. Его род весьма влиятелен, и вряд ли подошел бы к делу несерьезно.

— Вижу, вы понимаете, Мастер. О моей проблеме знал весьма ограниченный круг людей. Родители. Доктор, которому я доверяю едва ли не больше, чем родителям. Король и… полагаю, полковник Торнстен.

Заместитель главы королевской службы безопасности? Поговаривали, что у милейшего полковника имеется подробнейшее досье на каждого, кто хотя бы раз появился во дворце… а то просто на каждого, но последнее Брокк считал явным преувеличением.

— Сам по себе Ригер — ничтожество, — Олаф продолжал рисовать по воде. — Вряд ли его кто-то воспринимал всерьез, но…

…он знал то, чего не должен был знать.

Кто-то, имевший доступ к досье полковника, передал закрытую информацию. И этот крайне неприятный факт наводит на еще более неприятные размышления.

— Вот, пожалуй, и все, — Олаф поднялся и стряхнул руку. — Хотя нет, Мастер, не все. Раз уж у нас такая вдруг откровенная беседа состоялась, то… позвольте кое-что личное. Я вас уважаю за ваш ум, но презираю за слабость.

Олаф оскалился, позволив живому железу прорваться россыпью чешуек на щеке.

— Вы замкнулись в своей ущербности, сами поставив крест на будущем. Не вас сочли слабым. Это вы так решили и… знаете, мне смешно.

Правда, смеяться он не стал.

Глава 32

Тела обгорели, но не сказать, чтобы вовсе до неузнаваемости. Их вытаскивали, складывая вдоль стены на широких холстинах, прикрывая сверху кусками небеленого полотна. Не из уважения к умершим, но дабы сберечь от дождя. Он начался внезапно, мелкий, мерзкий, смешанный со снегом. И Кейрен поторопился спрятаться под крышей. Впрочем, в крыше зияли провалы, и от дождя, как и от ветра, она спасала слабо.