Дориан Дарроу: Заговор кукол - Демина Карина

— Не бойся, родная, состоится твоя свадебка! — Читавший поцеловал неожиданно удачный портрет, дав себе слово непременно навестить рисовальщика.

…Несмотря на глубочайшую скорбь, Ульрик фон Хоцвальд, младший брат погибшего и новый князь Хоцвальд-Страшинский, выразил сердечнейшую благодарность капитану и команде "Лунного странника", а также всем, кто принимал участие в поисках тела несчастного Дориана. Также князь пообещал награду в триста гиней любому, кто предоставит правдивую информацию о той, роковая любовь к которой столь трагически оборвала юную жизнь. Но тем более странен факт, что в списке пассажиров "Лунного странника" не нашлось женщины с подобным именем…

— Комедиант, — фыркнул мужчина. — Но с твоей стороны было весьма любезно настолько облегчить мне работу. Мертвеца нельзя убить. Так?

Он поглядел на портрет, имевший весьма отдаленное сходство с настоящим Хоцвальдом и, смяв газету, кинул ее в камин.

Игра началась.

— Глава 1. О том, как некий джентльмен прибывает в Сити и устраивается на квартиру

Признаться, я до последнего опасался, что какое-либо происшествие, каковыми богата любая дорога, а уж тем паче дальняя, помешает дилижансу прибыть по расписанию. Конечно, я был готов — в массивном саквояже покоились плащ из плотной ткани и полотняная маска, а в кармане лежал тюбик "Наилучшей дегтярной мази д-ра Морски". К счастью, проверять свойства сего удивительного снадобья, обещавшего не только спасение от ожогов, но и избавление от ранних морщин вкупе с легчайшим и приятнейшим лимонным ароматом, не пришлось.

Для меня Сити начался с булыжной мостовой и скрипа рессор. Древний экипаж, словно страдающий подагрой старец, переползал с камня на камень, стеная и бранясь. Но вот мелькнули городские ворота, украшенные парочкой газовых фонарей, и моя соседка — сонная леди преклонных лет — встрепенулась и заерзала на месте, хватаясь то за полинявший веер, то за потрепанный ридикюль. Очнулись от дремы и господин в сюртуке старомодного кроя, и брюзгливый толстяк в кожаной куртке с заклепками.

— Наконец-то, — буркнул он, искоса поглядывая на меня. — Я уж думал, никогда не доберемся. Времени сколько?

Он обращался к леди, и она, смущенная подобным вниманием, растерялась, выронив злосчастный веер на колени. Пришлось придти на помощь.

— Три часа пополуночи. С четвертью.

Толстяк не счел нужным ответить. Признаться, и сам я, измотанный переездом, был не в том состоянии, чтобы демонстрировать хорошие манеры, и потому отвернулся к окошку. Лучше уж вовсе избегать разговора, чем грубить собеседнику.

Меж тем фонарей становилось больше. Их свет проникал в карету, заставляя меня щуриться. Наверное, следовало бы надеть очки, но… если уж менять жизнь, то сразу.

В какой-то миг я, поддавшись порыву, полностью снял заслонку с окна и полной грудью вдохнул воздух Сити. И моментально раскаялся. Легкие обожгло, нос заложило, а из груди вырвался сиплый кашель.

Смердело гарью и навозом — конским, коровьим и крысиным, хотя последнее обстоятельство скорее радовало. Тонкой нитью вплетались ароматы людей: и тех, к которым я успел привыкнуть за время пути, и тех, с которыми был незнаком. Второй волной накатил истинно городской дух: влажный камень, вяленые и подгнивающие кожи, ржавеющее железо фабричных потрохов, помои, тухлая вода, старая кровь скотобойни… слишком много всего, чтобы понять.

Я не смогу здесь жить!

— Вот, возьмите, пожалуйста. — В руку мне сунули что-то мятое и легкое. — Мне всегда помогает.

Платок. Пахнет лавандой, мятой и самую малость — болезнью.

— Или вот. Наилучшее средство. — Моя спасительница протянула табакерку, сама поддевая ногтем щепотку. — Мой покойный супруг весьма уважал…

До постоялого двора дилижанс добирался почти час. За это время я постепенно пришел в себя, вернул платок, присовокупив все возможные благодарности, каковые только пришли в мою измученную голову, еще раз позаимствовал весьма недурной табак и вновь поддался любопытству. Правда, теперь я старался дышать исключительно ртом, а потому, должно быть, являл собой презабавное зрелище.

Впрочем, забавным было и место, в которое мы прибыли. Сама гостиница походила на каменную гусеницу — длинное приземистое строение с нарядной трубой из рыжего кирпича. Рядом находился каретный двор, собравший преизрядную экспозицию экипажей. Были тут и легкие двуколки, и разбитые дорогами почтовые кареты, и даже один черный мобиль с гербом на дверях.