Обманутое время - Робертс Нора

Кэл нахмурился. Либби — уроженка двадцатого века. Сейчас она настоящая, реальная. А он кто? Иллюзия, мираж. В двадцатом веке он еще не родился, и все же он никогда не чувствовал себя таким живым, как сейчас.

— Ты часто этим занимаешься? — спросил он вслух.

Огорченная тем, что невольно причинила ему боль, Либби отозвалась рассеянно:

— Чем «этим»?

— Спасаешь людей.

Уголки губ у нее дрогнули, и Кэл снова напрягся. Как хочется ощутить их прикосновение!

— Ты у меня первый.

— Вот и хорошо.

— Все, готово.

— Ты забыла поцеловать, чтобы все поскорее прошло! — Когда он был маленький, так делала мама; наверное, так делают все матери во все времена. Либби тихо засмеялась, и сердце у него словно ухнуло в пропасть.

— Вот тебе — за то, что был таким смелым. — Она наклонилась и прижалась губами к месту над повязкой.

— Все равно болит. — Он взял ее за руку, не дав отойти. — Может, еще разок?

— Пойду принесу аспирин. — Ее рука обмякла. Она могла бы отступить, когда он встал, но что-то в его глазах подсказало ей, что делать этого не стоит. — Калеб…

— Со мной ты волнуешься… — Он провел пальцем по ее ладони. — Это очень возбуждает.

— Я не пытаюсь тебя возбуждать.

— А тебе и пытаться не надо. — Кэл снова удивился. Как она взволнована! Взволнована, но не испугана. Если бы он почувствовал, что она его боится, он бы сразу остановился. Он поднес ее руку к губам и перевернул ладонью вверх. — У тебя замечательные руки, Либби. Мягкие, нежные. — В глазах у нее отражались смешанные чувства: смущение, замешательство, желание. Обрадованный последним, он притянул ее к себе.

— Остановись. — Либби испугалась, так неубедительно прозвучал ее голос. — Я же тебе сказала, я… — Он прижался губами к ее виску, и колени у нее сделались ватными. — Я не собираюсь ложиться с тобой в постель.

Что- то тихо шепча, словно утешая ее, он провел рукой вдоль ее позвоночника, прижал к себе и вдруг удивился возникшему чувству — оказывается, ему давно хочется именно этого! Ее голова оказалась у него на плече, как будто они приготовились танцевать. Жаль, что сейчас нет музыки — они бы станцевали медленный танец… Кэл улыбнулся. Ни одна его подруга не любила танцев. Правда, ему и самому не очень-то прежде хотелось танцевать.

— Расслабься, — прошептал он, гладя ее затылок. — Я не собираюсь заниматься с тобой любовью. Я всего лишь хочу тебя поцеловать.

От страха Либби словно одеревенела.

— Нет, я не…

Он охватил пальцами ее затылок. Позже, когда к Либби вернулась способность соображать, она уверяла себя: наверное, он нечаянно сдавил какой-нибудь нерв, какую-нибудь тайную точку. Ее захлестнуло невыразимое удовольствие, и голова покорно откинулась назад. С жадностью, удивившей его самого, он прильнул к ее губам.

Либби стояла, не сопротивляясь и не вырываясь. Ни страха, ни гнева она не чувствовала. Она была как провод под напряжением. Ей смутно припомнилось, как когда-то она дотронулась до оголенного провода и ее сильно ударило током.

Он целовал ее нежно, поддразнивая, щекоча, приятно возбуждая и мучая. Потом слегка, как бы играя, куснул, и его ласки сделались более настойчивыми, вызывающими. Особенно возбуждал контраст теплых, мягких губ и жесткой трехдневной щетины; он быстро потерся щекой о ее щеку и тут же лизнул ее кончиком языка.

Либби наслаждалась его неспешной игрой. Он словно пробовал ее на вкус. Вот он слегка раздвинул ее губы языком, и она задохнулась от восторга. Потом снова переменил правила игры и сжал зубами ее нижнюю губу, то покусывая, то отпуская, держа ее на грани удовольствия и боли.

Так хорошо ей в жизни еще не было. Он соблазнял ее искусно, не спеша. Ей уже не хотелось отстраниться и убежать. С его губ сорвался тихий вздох, больше похожий на стон.

Либби заметила, что уперлась рукой ему в грудь и рука ее дрожит. Ей показалось, что прочный деревянный пол качается под ногами. И вот она, наконец, оттаяла и, прильнув к нему, затрепетала в его объятиях.

Оказалось, что и он раньше не испытывал ничего подобного. Либби словно сплавлялась с ним, переливалась в него без остатка. Она оказалась свежей, как воздух, который проникал через приоткрытое окно. Едва слышно вздохнув, она обвила его шею руками и сама прильнула к нему. Ее нежные пальцы охватили его затылок. И губы перестали быть просто податливыми. Они ожили, сделались требовательными, властными, отчаянными. Она отвечала ему!