Солнце полуночи - Майер Стефани

И это было только начало дня!

Я старался заполнить вопросами все свободные минуты, которые смог урвать в школе: на переменах, пока провожал Беллу на очередное занятие и во время ленча. Получив ответы на некоторые из числа задуманных, я за урок успевал придумать еще, в два раза больше, чем она только что ответила.

Получив от Беллы карт-бланш, мое любопытство, давно изнывающее без интересующей его информации, требовало восполнить все пробелы, возникшие до этого дня.

Я даже пару раз спрашивал Беллу – Не надоела ли ей моя любознательность. Но она улыбалась мне в ответ и щедрым жестом предлагала продолжать.

Она отвечала с охотой, иногда мгновенно, иногда брала на размышления несколько секунд. Большинство вопросов давались ей легко, и лишь некоторое вгоняли в краску.

На самый обычный - о любимом драгоценном камне - она залилась изумительным цветом, чем снова раззадорила мое любопытство, и я переспросил.

- Сегодня твои глаза совсем как топазы, - рассказала она, еще больше краснея. - Возможно, две недели назад я назвала бы оникс.

Мне, безусловно, льстило такое внимание с ее стороны, но и полное поклонение, меня немного смущало. Кто я такой, чтобы менять ее пристрастия и вкусы? Всего лишь нежеланный гость в ее жизни. Я хотел настоять, чтобы она открыла мне, что любила раньше. Но, видя, что ей неловко не стал заострять внимание и продолжил

- Какие цветы ты любишь?

- Все без исключения. Только предпочитаю, чтобы они были живыми, в горшочках, а не сорванными. Зачем убивать цветы ради подарка? – задала она риторический вопрос.

Белла не желала смерти даже растениям, - невероятно трепетное отношение к сути жизни.

И так продолжалось весь день. Большинство ее ответов были непредсказуемыми, удивляя и не соответствуя ожиданиям, чем еще больше разжигали мой интерес.

Время за разговорами пролетало быстрее, чем обычно. Не успел я и трети всего узнать, как настала очередь биологии. Еще от самой преподавательской я услышал, что мистер Баннер запланировал показ очередного фильма. И уже предвкушал, чем это снова обернется для нас.

Комната снова погрузилась во мрак, и по коже со стороны, где сидела Белла, прошел всплеск электричества. Я сжал руки в кулаки и скрестил их на груди, концентрируясь на том, чтобы не двигаться. Ведь обычно я мог замирать на неограниченное время, но сейчас мне с трудом удавалось сдерживаться.

Я ощутил, как противоборствую собственному телу, как мышцы восстают, борясь с неподвижностью и требуя найти выход порывам желаний.

Сопротивляясь желанию прикоснуться к Белле, я прислушивался к стуку сердец, бившихся вокруг, но это не сильно помогло. Все равно мой слух стремился улавливать только один пульс, звучащий справа. И он был далек от спокойного состояния... и бился так часто и так исступленно, что я его буквально осязал кожей.

Я искоса взглянул на Беллу. Позой она не отличалась от меня и была неподвижна, как греческая статуя, хоть и выглядела слишком сосредоточенной и напряженной.

Смотря на экран, я не воспринимал ничего из увиденного. Перед глазами стояла картина, где я держу Беллу в объятиях и без опасений могу прикасаться к ней, ласкать и целовать. Потому что мы оба желаем этого, и между нами нет никаких преград.

Что же со мной происходит? Тяга к Белле становится все сильнее и это вызывает опасения ничуть не меньше, чем дикая жажда на ее кровь.

Сидя здесь, как бы мне хотелось просто взять ее за руку. Только прикоснуться и ничего больше, ведь этого никто не заметит... в классе слишком темно для человеческих глаз! Я вспомнил, как вчера провел пальцами по ее щеке, и моя правая рука безвольно расслабила кулак, желая повторения.

Стоп! Я задержал дыхание и, закрыв глаза, стряхнул наваждение.

Раньше я с отвращением и непониманием относился к мыслям Джессики, когда она видела во мне объект своей любви и мыслям парней, когда они думали о Белле. Но последнее время сам стал таким же одержимым. Любить человека всем сердцем, пусть даже и мертвым, и не иметь возможности выразить всю ту нежность и чувства, что ты к нему испытываешь – это и есть самая изощренная пытка. Ограничивать каждый свой порыв обнять ее, поцеловать только потому, что он опасен для нее, хотя и идет от чистого сердца.

Затратив массу усилий и перепробовав пару десятков способов прервать связующую нить между нами, я выстоял урок и не позволил желаниям взять верх.

Когда урок закончился, мистер Баннер подумал, что остался один фильм и будет тест по просмотренным материалам. Значит, завтра предстоит пройти еще раз подобное испытание. Я выдохнул, понимая, что могу не выстоять против очередного соблазна.

Как и вчера по дороге в спортзал, я старался не думать, что могу прикоснуться к Белле, но как только она остановилась и поймала меня в омут глубоких глаз, я сдался. И все «правильно» и «неправильно» отошли на задний план, а остались только я и она и связующие нас взаимные чувства.

- Только одно касание! – молило сердце, - Пожалуйста...

Рука словно руководимая собственной волей, поднялась к ее лицу, проиграв борьбу с разумностью. Здравый смысл требовал немедленно прекратить. Еще вчера я дал себе слова не делать подобных промахов, и вот очередная ошибка. Но действительно ли это ошибка?

Подавив порыв заключить ее в объятия, я молча ушел разрываемый противоречиями – злясь за свою слабость, за то, что опять подался желаниям и одновременно радуясь, хотя бы такой малой возможности рассказать ей о своих истинных чувствах. Ведь как я рассудил вчера дистанция между нами, причиняет ей боль. Она больше не должна сомневаться, что ее симпатии ко мне более чем взаимны и только желание защитить от опасности удерживает меня на расстоянии от ее тела.

Опять передо мной встали неразрешимые дилеммы.

Что хуже – риск причинить ей физические страдания или решение удерживать дистанцию между нами, тем самым отрицаю тягу к ней? И как можно было выразить любовь и не стать гибельным для Беллы?

Остановившись недалеко от входа в класс испанского, выдохнув и перестав дышать, я попробовал усмирить чувства, звучащие внутри меня как расстроенный рояль. Но тут подошел Эмметт, и пришлось идти на урок.

Хорошо, что миссис Гофф опять не обращала внимания на мое отсутствующее состояние. Она, может быть, и спрашивала меня, но я ничего не слышал и не замечал. Я только иногда ловил в мыслях Эмметта свое лицо, он беспокоился обо мне и думал, что я расстроился из-за реакции Роуз на раскрытие нашей тайны Беллой. Видно сестренка выложила все свое раздражение ему, а брат чувствовал себя виновным за ее поведение. Как ни странно, но об этом я даже и думать забыл.