Символ веры третьего тысячелетия - Маккалоу Колин

Его настроение, казалось, улучшилось с приходом в Аризону. Май здесь выдался холоднее обычного, но все же был прекрасен. И красота его задела даже наглухо замурованную душу Кристиана. Поэтому Карриол смогла соблазнить его на прогулку взглянуть на парк на границе между Таксоном и Кварталом А городка для переселенцев под названием Гегель.

В парке было довольно беспорядочно, но живописно насажены серебристые березовые рощицы, купы цветущего миндаля, магнолий и азалий. Пенилась березовая белизна, азалии расцветили склоны в японской гамме, магнолии были розовы, белы и нежно-лиловы, миндаль вскипел шапками белых соцветий, а нарциссы упоенно заполонили поляны.

– Сядем здесь, Джошуа, – сказала она, похлопывая ладонью по нагретой солнцем скамье красного дерева.

Но он слишком увлекся, блуждая между стволами нежа в ладонях цветок магнолии, дивясь засохшему буку, давшему пристанище виноградной лозе, с которой свисали, сдуваемые ветерком, пучки лиловых цветов.

Но спустя минуту он почувствовал необходимость поделиться своим восторгом с тем, кто способен понять. Поэтому подошел к скамье и уселся, улыбаясь.

– Восхитительно! – вскричал он и раскинул руки, словно желая обнять весь ландшафт. – Джудит, как я скучал по Коннектикуту! Все время, особенно весной. Весенний Коннектикут – неповторим. Кизиловые деревья на холме Гринфилд, за исполинскими буками цвета меди, и плакучие вишни, сливовые деревья, яблоневый цвет – да, он неповторим! Гимн вернувшемуся солнцу, великолепная увертюра лета… Я так часто вижу во сне!

– Да, но вы можете поспеть в Коннектикут как раз, чтобы все это увидеть.

Лицо его посуровело:

– Я должен идти дальше.

– Президент хотел бы, чтобы вы отдохнули до осени, Джошуа. Это время отпусков время, не подходящее для вашей работы Вы постоянно твердите: «Я всего лишь человек» А человек должен отдыхать, не так ли? Вы уже почти восемь месяцев не отдыхали.

– Так долго?

– Да, так долго.

– Отдыхать? Но ведь так много еще предстоит сделать!

Теперь осторожно, Джудит. Потихоньку полегоньку, выбирая слова. Только самые проверенные и верные. Нужные и надежные. Да остались ли такие?

– У Президента есть для вас особое задание, Джошуа. Он хочет, чтобы летом вы отдохнули. Но понимает чаяния людей, которые ожидают, что вы завершите свое долгое путешествие как-то по-особому.

Он рассеянно кивнул. Слышал ли он ее слова?

– Джошуа, не возьметесь ли вы повести людей в пеший поход от Нью-Йорка до Вашингтона?

Подействовало! Он повернул голову и уставился на нее.

– Зима, наконец, закончилась, весна в разгаре. Во всяком случае, в тех районах, где еще знают, что такое настоящая весна. И Президент считает, что с тех пор, как зима стала более суровой, лето – коротким, и даже несмотря на вашу незаменимую помощь в массах преобладают еще довольно безрадостные настроения. Так вот, он полагает, что вы могли бы действительно заставить их встряхнуться и вернуть им, так сказать, солнце. Могли бы если бы взялись повести всех, кто захочет в паломничество к самому центру государственной власти. Началом похода должен быть Нью-Йорк. Путь долгий, займет ни один день. Зато, завершив его, вы можете целое лето отдыхать с сознанием того что…

– Я готов, – перебил он, – Президент прав. Люди уже ждут от меня чего-то большего. Да, я готов.

– Вот и отлично!

– Когда? – спросил он.

– Через неделю.

– Так скоро?

– Чем скорее, тем лучше.

– Хорошо, – он провел рукой по волосам, которые стриг теперь под ежик, чтобы утром они быстрее высыхали; там, где он побывал, вряд ли кто рискнул бы выйти на улицу с мокрыми волосами. Но доктор Карриол подозревала, что руководствовался он совсем другими соображениями. Скорее это было еще одним проявлением самоограничения, стремления к полному опрощению. Стрижка совершенно не шла Кристиану: бледный, как узник исхудалый, как после концлагеря, и голова казалась несоразмерно большой, и волосы – редкими и тусклыми.

– Отправимся в Нью-Йорк сразу же, как только закончим здесь, в Таксоне, – сказала она.

– Как скажете. – Он поднялся и отошел к заросли миндальных деревьев, атакуемых пчелами.

Карриол осталась сидеть, с трудом веря, что все сошло так гладко.

И вообще все шло гладко. Если только не принимать в расчет все более заметные странности доктора Кристиана. А в остальном – на удивление гладко. Все-таки, его книга разошлась в сотнях тысяч экземпляров, и те, кто ее купил, не просто читал ее, но и высоко ценил. Никто даже не пытался ее критиковать. Даже из чувства противоречия, свойственного людям, не задел Кристиана. И волны общественного безумия, то и дело накатывавшие на страну, обходили этого человека стороной. Насколько велик был успех, как много американцев обратились к Богу, каким проповедовал его доктор Кристиан, можно было судить уже по тому, что весьма важные персоны перешли на его сторону – от телеворотил, таких, как Боб Смит и Бенджамин Стайнфильд, до воротил политических, вроде Тибора Рича и сенатора Хиллера. Бюро Второго Ребенка не производило больше тестирования семей. Переселение шло полным ходом и охватило огромные массы людей. Моше Чейзен передал в своем письме два обрывка вашингтонских сплетен: один – по поводу того, что Президент Рич после беседы с Кристианом дал Джулии развод; и другой – о том, что именно благодаря Кристиану произошел радикальный – и, очевидно, очень благоприятный – перелом в лечении дочери Президента.