Семь сокрытых душ - Калинина Наталья Дмитриевна

Наталья Калинина

Семь сокрытых душ

Воробей с лихой беззаботностью перескакивал с ветки на ветку до тех пор, пока вдруг не вспорхнул на подоконник. Ада подумала, что между этой пташкой и ею самой есть что-то общее: не беспечность, а та легкость, с какой воробей, перепрыгивая с одной ветви на другую, добирался до подоконника – как и она сама, без особых усилий преодолевая одно препятствие за другим, добивалась желаемого. Только воробьем двигало любопытство, а ею – целеустремленность.

– На тебя чем-то похож, – раздалось за ее спиной. Девушка вздрогнула, но не от неожиданности, а оттого что Сташков словно прочитал ее мысли.

– Чем это он на меня похож? – с неудовольствием спросила она, поворачиваясь к заму и скрещивая на груди руки. Сташкову, как ее незаменимому помощнику, позволялось многое, но сравнивать Аду с воробьем… Спасибо еще, что не при подчиненных!

– А есть в тебе что-то такое задорно-отчаянное, как у этой пташки, – кивнул Игорь на окно, из-за которого доносилось еле слышное царапанье птичьих лапок о жестяной подоконник.

«Не задорно-отчаянная не обладала бы всем этим», – мысленно ответила Ада, мельком окинув взглядом кабинет с евроремонтом, но вслух сказала совсем другое:

– На чем мы остановились?

Она слушала зама и ловила себя на том, что не может сосредоточиться. Голос Сташкова доносился до нее как-то прерывисто, будто говорил он по телефону, и на линии при этом то и дело случались помехи – Ада теряла нить разговора, отвлекаясь на собственные ощущения. Нечасто, но бывало, что ее интуиция, дававшая обычно ненавязчивые советы, вдруг начинала настойчиво «сигналить»: что что-то идет не так. Ей хорошо запомнился случай, когда они со Сташковым приехали на важные переговоры… Собственно говоря, переговоры – а до того всяческие «танцы с бубнами», как называл Игорь различные ухищрения в получении контактов и завоевании расположения нужных людей, – были проведены раньше. Оставалось лишь подписать суливший баснословную выгоду контракт. И вот наступил долгожданный день. Сташков, с утра пребывавший на нервах, во время общего завтрака не смог сделать ни глотка кофе, хотя был законченным кофеманом и ни один его рабочий день еще никогда не начинался без чашки эспрессо. А Ада в то утро не могла отвязаться от навязчивого, как изжога, ощущения, что заключать эту сделку им никак нельзя. И вроде бы не было никаких объяснимых причин воспринимать таким образом ситуацию, но девушка чувствовала себя неспокойно. Когда они со Сташковым уже садились в машину, чтобы ехать на встречу, она вдруг выхватила из кармана мобильный и набрала номер начальника службы безопасности:

– Сереж, а ну-ка пробей мне срочно…

– Да уже пробивали по всем каналам, Ада, – сочным басом отозвался Писаренков.

– А ты, мой хороший, проверь еще раз, – ласково, но с нажимом повторила она, – и тут же мне позвони.

Как в предсказуемом кино, звонок от Писаренкова раздался в тот момент, когда Ада уже занесла было ручку над документом, собираясь поставить подпись. Сташков, помнится, еще поморщился недовольно, но, справившись с собой, вновь лучезарно заулыбался надутому, как индюк, раскрасневшемуся от июльской жары представителю высшей банковской касты.

– Ясно, Сереж, – лаконично ответила Ада. С легким щелчком захлопнула крышечку мобильного и, обведя взглядом всех присутствующих за столом, весело произнесла: – Всем спасибо за внимание, но мы отказываемся от сделки.

Ее фраза возымела тогда эффект не разорвавшейся бомбы, а внезапно обрушившегося на землю вакуума: все звуки исчезли, банкир, по-рыбьи выпучив глаза, дергал себя за галстук, словно тот душил его, Сташков, онемев, замахал на Аду руками, беззвучно раскрывая и закрывая рот. И только она, чему-то весело улыбаясь, спокойно собирала со стола свои вещи. В машине, чуть придя в себя от потрясения, Сташков чуть не сожрал начальницу вместе с чулками за подобную выходку, но потом, уже в офисе, когда Писаренков еще раз повторил, на этот раз при Игоре, ту небольшую, но такую значительную информацию, на которую они изначально не обратили внимания, благодарил Аду за предусмотрительность. Сделка, сулившая выгоду, в итоге обернулась бы для них не только большими потерями, но и подорванной репутацией.

Вот и сейчас она ощущала такое же беспокойство, как в то памятное утро. Сташков говорил о будничных, текущих делах, но тревога в ее душе почему-то не унималась. И теряла Ада нить разговора потому, что пыталась понять, чем это неприятное ощущение вызвано.