На одном дыхании! - Устинова Татьяна Витальевна

Телеканал «Спорт», конечно же!..

Сейчас он повернет за угол и…

Он повернул, поднял глаза в длинных, прямых угольно-черных ресницах.

Погибель, а не глаза.

Погибель, погибель…

Кажется, он даже не слишком удивился. Кажется, он даже обрадовался.

– Привет! – сказал он. – Хорошо, что ты здесь. Нам как раз поговорить бы надо.

– …внезапная смерть тридцативосьмилетнего Владимира Разлогова полностью парализовала деятельность компании «Эксимер», – бойко говорила в телевизоре красотка Катя Андреева. – Владимир Разлогов, возглавлявший «Эксимер» последние четыре года, скончался на минувшей неделе от сердечного приступа у себя на даче. Напомню, что «Эксимер» объединяет несколько химических предприятий, выпускающих продукцию, в том числе и стратегического назначения…

Глафира нашарила пульт и выключила звук. Красотка Андреева продолжала что-то говорить, но, слава богу, уже неслышно.

Глафира посмотрела сначала в пол, а потом на стену. И пол, и стена были обыкновенные, привычные.

Владимир Разлогов, о смерти которого сообщили в новостях, приходился ей мужем.

Посмотрев в стену еще немного, она поднялась и, по-старушечьи шаркая ногами, вышла на террасу.

Осень шаталась по саду, путалась в деревьях, шуршала листьями. Лужи на дорожках морщились от ветра. Гамак, который позабыли снять, качался между соснами, то появляясь, то пропадая, как привидение.

Если бы не случилось несчастья с Владимиром Разлоговым, гамак бы уже убрали и лужи разогнали с дорожек.

Глафира постояла немного, морщась от ветра – как лужа! – спустилась со ступенек и пошла.

Ноги в золотистых, легкомысленных, изящных и черт знает каких шлепанцах моментально вымокли. От холода Глафира поджимала пальцы с накрашенными ноготками.

Ноготки были розовыми, глянцевыми и немного торчали из пляжных шлепанцев, которыми Глафира загребала воду из луж. Она накрасила ногти на руках и ногах розовым лаком, потому что они с Владимиром Разлоговым собирались на море.

– Что-то устал я, – сказал он, приехав однажды с работы, – сил моих нет. Поедем на море?

– Поедем, – согласилась Глафира.

Надо отдать ему должное, приличий он никогда не нарушал – своих барышень в дом не водил и на курорты с ними не таскался. Мало ли, вдруг там знакомые, на курорте-то?!

Глафира накрасила ногти розовым лаком, купила дикие леопардовые босоножки и сарафанчик с бретельками в «цветах сезона», чтобы не ударить лицом в грязь и не подвести Владимира Разлогова – вдруг там знакомые, на курорте-то!

Осень дунула ей в лицо, как будто припудрила дождевой пылью. Глафира зажмурилась и потрясла головой, словно усталая лошадь. На участке никого не было, Глафира выставила всех вон. Можно никого не опасаться, не «делать лицо»! Она шагнула с дорожки в пожухлую мокрую траву и пошла, загребая шлепанцами.

Сосны шумели в вышине неодобрительно, гулким осенним шумом.

Наверное, нужно уехать в город. Наверное, следовало сделать это сразу после того, как она вернулась… оттуда. Наверное, не стоит бродить по лужам в нелепых леопардовых пляжных босоножках!..

Глафира дошла до сосны, положила обе руки на ее мокрый темный шершавый бок, подняла голову и долго смотрела вверх. Когда голова закружилась, перестала смотреть.

Владимир Разлогов поступил с ней ужасно. Впрочем, не с ней одной! Ему наплевать на окружающих! То есть было наплевать, конечно. Вот и работа компании «Эксимер» парализована!

Тут Глафира засмеялась, и смеялась довольно долго. Хорошо, что она выставила всех вон и никто не слышит, как она смеется! А что прикажете делать?.. Плакать, что ли?!

Телефон зазвонил, и она удивилась – ей казалось, что в этой странной, другой жизни, где она бродит в пляжных шлепанцах по осеннему саду, телефон звонить не должен. Хотя он только и делал, что звонил, и каждый раз она вяло удивлялась.

– Але?

– Глафира Сергеевна, Дремов беспокоит. Разрешите прежде всего выразить вам глубочайшие соболезнования по поводу кончины нашего дорогого…

Очень дорогого, вставила Глафира беззвучно. Наш дорогой – бриллиантовый! – Разлогов столько тебе платил, что впору не соболезнования выражать, а пойти и повеситься.

Но Дремов, по-видимому, вешаться не собирался, был печально деловит и трагически озабочен.

– Глафира Сергеевна, всей душой осознавая, как вам тяжело, я все же хотел бы, чтоб вы обозначили – хотя бы прикидочно! – сроки, в которые мы с вами можем встретиться.

Глафира вновь подняла голову и смотрела на сосны, которые все качались и качались в вышине, а юрист все гудел и гудел в трубке, безостановочно, как овод над коровьим хвостом.

– …некоторые обстоятельства! Боюсь, вам придется лично заниматься этим вопросом или делегировать полномочия…

В конце концов Глафире он надоел, и она попыталась остановить басовитое гудение.

– Это срочно?

Овод, совсем было пристроившийся к коровьему хвосту, неожиданно смолк. Глафира ждала. Овод помалкивал настороженно, ворочался на том конце телефонной линии, топырил слюдяные крылья.

– Глафира Сергеевна, я не смею настаивать, понимая ваше состояние…

Состояние в мильон, беззвучно добавила Глафира.

– …но тем не менее хотелось бы повстречаться в обозримые сроки. Дело в том, что у Владимира Андреевича, к сожалению, остались незавершенные дела. Его кончина была столь неожиданной…

– Через две недели, – твердо сказала Глафира. – Ваши дела терпят две недели?

– Две недели?! – ужаснулся юрист и опять загудел, как овод: – Голубчик, это слишком долго, невозможно долго! Поймите, при всем сочувствии к вам я не могу столько ждать…

– Две недели, – повторила Глафира твердо. – Раньше я не могу.

Подумала и добавила, подпустив в голос слезинку:

– Он же умер! Понимаете, умер!

Это прозвучало на редкость фальшиво, но овод-Дремов никакой фальши не заметил.

Интересно, что за проблемы были у моего благоверного, равнодушно подумала Глафира, распрощавшись с юристом. И как они меня касаются?..

Телефон опять зазвонил, и она опять вяло удивилась.

– Глаша, это я, – произнес ей в ухо Андрей. – Глаша, я только прилетел, я ничего не знал! Вот сейчас в «Новостях»…

Глафира слушала и кивала, как будто он мог ее видеть.

Ну конечно, не знал. Ну конечно, только прилетел. Ну конечно, «держись, хорошая моя девочка»!

Я держусь. Собственно, ничего не происходит.

– Как ты там, маленькая? Как ты… пережила?

– Что, Андрюш?

– Да все! Похороны, речи, всю эту… чушь собачью?

– А ничего не было.

– Как… не было?

– Так, не было. Его увезли в Иркутск, он же оттуда родом, и все. На похоронах никого не было, я не разрешила. Я… только что вернулась.